Чукчи: общие сведения — Электронная библиотека “Этноконфессиональное пространство России”

Общие сведения.

Чукчи — самый крупный народ в группе северо-восточных палеоазиатов, к которой, кроме них, относятся коряки и ительмены Близость чукчей (и коряков) с ительменами проявляется почти исключительно в области языка; близость между чукчами и коряками существует не только в языке, но и в различных областях материальной и духовной культуры. И чукчи и коряки делились на приморских охотников и на оленеводов — обитателей тундры. Следует отметить, что в хозяйстве, быте, культуре между оленными чукчами и коряками издавна существовало сходство большее, чем, например, между оленными и приморскими чукчами.

Приморские чукчи называют себя ан’калын (мн. ч. ан’калыт) — «морской житель», «помор», а тундровые чукчи-оленеводы — чавчу (мн. чукчи чавчуват), как и оленные коряки. Кроме того, как приморские, так и оленные чукчи называют себя лыгъоравэтлян (мн. ч. льггъоравэтлят), что означает «настоящий человек».

Русское название «чукча», «чукчи» происходит от упомянутого термина «чавчу».

В 1929—1930 гг., при разрешении вопроса о названиях народностей Севера, в качестве общего для чукчей было принято название «лыгъоравэтлян», трансформированное по-русски «луораветлан», «луораветланы».

Однако в статистике и во всех вообще официальных документах (записи в паспорте и пр.) применяют термин «чукча» (ж. р. «чукчанка»); только в Нижнеколымском районе Якутской АССР термин «луораветлан» привился в официальной статистике, но и там он совершенно не употребляется в живой речи.

Соседние с чукчами коряки называют их лыгитанн’ытан — «истинный иноплеменник». Это же древнее название для коряков есть чукотском языке.

В обоих языках первоначальное значение термина танн’ытан было «враг», «иноплеменник».

Чукотский язык относится к группе инкорпорирующих или включающих языков. Инкорпорация выражается в комплексе-слове, состоящем из двух или трех основ. Главная основа (либо глагольное сказуемое, либо именное определяемое слово) принимает все изменения в числе, падеже, лице, наклонении и времени. Диалекты в чукотском языке отсутствуют, лишь морфологические особенности отличают язык западных — оленных—от языка восточных—приморских—чукчей. У первых инкорпорация сохраняется в большей степени.

Одной из особенностей чукотского языка является различие женского и мужского произношения.

Женщины произносят «ц», там где мужчины произносят «р»; например, к‘рым-кцым («нет»). Можно также отметить наличие в чукотском языке многих древних словарных элементов эскимосского языка.

Характерна система счета в чукотском и корякском языках — двадцатиричная—счет по количеству пальцев, поэтому считать буквально значит «пальчить», 20 — буквально «двадцать пальцев», 40 — «две руки, две ноги».

По переписи 1926—1927 гг. чукчей насчитывалось 12 364 человека, в том числе около 70% кочевых и около 30% оседлых. Чукчи живут только в пределах СССР. Основная масса их сосредоточена в Чукотском национальном округе Магаданской области (окружной центр — рабочий поселок Анадырь). В округ входят шесть районов: Анадырский, Восточной Тундры, Марковский, Чаунский, Чукотский, Иультинский. Около 300 чукчей (по переписи 1926—1927 гг.) жило в Нижнеколымском районе Якутской АССР. Около 1000 чукчей обитало в Корякском национальном округе, главным образом в районе Парапольского дола на севере Олюторского района.

Соседи чукчей: на побережье Берингова моря— эскимосы, на юге— коряки. к западу от Колымы—якуты и единичные семьи юкагиров. С эвенами чукчи встречаются в бассейнах рр. Колымы и Анадыря. Соседями чукчей являются также чуванцы, которые в прошлом были подраделением юкагиров. Чукчи и коряки называли их, как и юкагиров, этэл (атал).

Оленные чуванцы, говорящие по-чукотски, живут в верховьях Анадыря в Марковском районе Чукотского национального округа и в настоящее время могут быть причислены к чукчам. Потомки оседлых чуванцев, говорящие по-русски, живут в ряде селений Чукотского и Корякского национальных округов (Маркове, Пенжино и др.). Их можно считать теперь русскими.

Территория Чукотского округа—660.6 тыс. км2. Природные условия отдельных частей этой обширной территории очень различны. Отметим некоторые общие черты, присущие всей или почти всей территории. Это, прежде всего, суровость климатических условий. Нужно сказать, что, несмотря на относительно южное положение значительной части округа, климат его несравненно суровее климата Кольского полуострова, целиком лежащего за полярным кругом. Климат отличается низкими, не только зимними, но и летними температурами, что обусловлено влиянием морей, особенно Чукотского, обильного льдом в течение всего лета.

Северная часть Чукотского округа, охватывающая водоразделы и северный склон Анадырского хребта, протянувшегося от мыса Шелагского к зал. Креста, а также гористый Чукотский полуостров и прибрежные районы до мыса Медвежий (у Колымской губы) целиком относятся к зоне тундры. Климат этой части отличается сыростью, туманами и очень низкими температурами. В другой обширной части округа — в бассейне крупнейшей его реки Анадыря — климат, по мере удаления от Берингова  моря на запад, становится все более континентальным.

В растительности бассейна Анадыря преобладают заросли кустарников (кедровый стланик, ольха). В горах распространены каменисто-лишайниковые тундры, а в долинах — луга и заболоченные пространства. По речным долинам, за исключением среднего н нижнего течения Анадыря, встречаются даже лиственные леса (тополь, береза). Хвойные леса (лиственница) встречаются и в верховьях Анадыря и по р. Майну. Таким образом, несколько условно можно считать, что описываемая область принадлежит к зоне лесотундры, за исключением районов, расположенных к северу от Анадырского лимана, где находятся только тундры.

Территория к западу от хр. Гыдан и Анадырского плато — горные области в бассейне правых притоков Колымы (Омолона, Большого и Малого Анюя) — отличается еще большей континентальностью климата и относится преимущественно к лесотундре и к горнотаежной полосе лесной зоны.

Промысловая наземная фауна округа представлена не только тундро­выми зверями и птицами — такими, например, как белый и, реже, голубой песец, полярный волк, северный олень, куропатка (последние два вида встречаются также в лесной зоне), но и лесными: белкой, горностаем, лосем, лисицей, бурым медведем, заходящим в тундру, росомахой, живущей преимущественно в лесотундре, но забегающей в тундру и в тайгу. Встречаются также представители горной фауны (баран, почти уже истребленный) и реликтовые степные (суслик-еврашка). Богато представлены морские млекопитающие: кит, белуха, касатка, морж (тихоокеанский), разные виды тюленей (нерпа, лахтак), сивуч. На побережье водятся белые мед­веди. Из морских рыб следует отметить треску и проходных лососевых, крупный ход которых, впрочем, наблюдается лишь у Анадыря и южнее. В пресноводной рыбной фауне преобладают лососевые (сиги, нельма и другие в бассейне Колымы; хариусы—в реках и озерах более восточ­ных районов).

По своему хозяйству и образу жизни чукчи совсем недавно делились на две основные группы: оленеводов — чаучу (чавчу) и приморских охотников на морского зверя (ан’калыт).

Они подразделялись на несколько территориальных групп: 1) западнотундровские чукчи; расселены были в Нижне-Колымском районе Якутской АССР; 2) малоанюйские чукчи; кочевали между Анюем и Ледовитым океаном, летом выходили к берегу моря; 3) омолонские чукчи; кочевали по р. Омолону и его правым притокам ниже р. Молонды, к морю никогда не выходили; 4) чаунские чукчи; кочевали близ Чаунской губы и мыса Шмидта; 5) амгуэмские чукчи; кочевали по р. Амгуэме; 6) чукчи Чукотского полуострова; расселены были на территории к востоку от линии, соединяющей зал. Креста и Колючинскую губу; эта группа больше других была связана с приморскими чук­чами; 7) онмыленские (внутренние) чукчи; кочевали по левым притокам р. Анадыря: Белой, Танюреру и Канчалану, а также по верховьям Анадыря, где чукчи смешались с ассимилированными ими чуванцами; 8) туманские или вилюнейские чукчи; расселены были по р. Великой и по берегу моря южнее устья Анадыря. К этой же группе относились чукчи, жившие на территории расселения коряков, а также небольшая группа чукчей бассейна р. Майна.

Поселки приморских чукчей на побережье Берингова моря располагались от мыса Дежнева до р. Хатырки. Несколько западнее бухты Про­видения, от с. Серинек (русское произношение Сиреники) до прол. Сенявина, чукотские поселки прерывались поселками эскимосов. В ряде поселков население смешанное, чукотско-эскимосское. На побе­режье Ледовитого океана приморские чукчи жили от нос. Уэлена до мыса Шелагский (Эрри), с перерывами между устьями рр. Ванкарэма и Амгуэмы. Как правило, приморские поселки располагались навыдающихся в море мысах или косах (Яндагай, Нунямо, Уэлен и т. д.), т. е. там, где обильнее встречается крупный морской зверь. Селения эти прежде были очень мелки: в них было от 2 до 20 яранг (жилищ). За последнее время в связи с коллективизацией наблюдается укрупнение поселков. Особенно интенсивно этот процесс проходит в Чукотском районе.

Историческая справка.

Вопрос о происхождении чукчей неразрывно связан с проблемой происхождения эскимосов. В этнографической литературе широко распространена наиболее полно разработанная русским исследователем В. Г. Богоразом теория, согласно которой в прошлом существовала непосредственная связь между палеоазиатскими племенами северо-восточной Азии и индейцами северо-западной Америки. Согласно этой теории, эскимосы явля­ются в области Берингова моря сравнительно недавними пришельцами, словно клином разделившими палеоазиатов и индейцев. Эта теория “эскимосского клина» вызывает целый ряд возражений. Археологические, исторические и лингвистические материалы рисуют нам более широкое распространение населения, не знавшего оленеводства, жившего оседло в полуподземных жилищах, занимавшегося преимущественно охотой на морского зверя, — населения, в котором можно видеть предков эскимосов.

В культуре чукчей, в первую очередь приморских, мы находим много элементов, характерных для эскимосов. Выше было указано на черты общности в эскимосском и чукотском языках. Антропологические данные также свидетельствуют об общей основе в формировании  чукчей и эскимосов и противоречат, таким образом, теории «эскимосского клина».

Если учесть очень большую близость чукчей и коряков и по культуре и по языку, можно предположить, что область формирования чукотско-корякской группы лежала южнее современной территории их расселения. Отсюда предки чукчей распространялись на север, ассимилируя эскимосов и в свою очередь сами испытывая влияние эскимосского языка и культуры.

В фольклоре чукчей отражены столкновения между чукчами и азиатскими эскимосами, между чукчами и коряками. Хотя даже приблизительно датировка чукотских сказаний затруднена, все же В. Г. Богораз считает сказания о чукотско-эскимосских столкновениях более древними, чем о корякско-чукотских: первые сказания сохранились менее отчетливо и ярко, в них отсутствуют имена собственные. В этих сказаниях чукчи чаще всего выступают как оленеводы. Они совершают набеги на эскимосов, захватывают у них добычу — морских животных и пленников, которых заставляют пасти своих оленей.

Археологические раскопки С. И. Руденко на побережье в 1945 г. и раскопки А. П. Окладникова у мыса Баранова в 1946 г., а также топонимика свидетельствуют о том, что территорию от мыса Шмидта до мыса Дежнева занимали в древнее время эскимосы. Сейчас на большей части этой территории живут чукчи. Повидимому, происходил процесс слияния обеих групп, сопровождавшийся победой чукотского языка над эскимосским. В результате этого образовались современные приморские чукчи, экономика, культура и быт которых носит следы эскимосского влияния.

Так, можно предполагать, что способы и приемы охоты на морского зверя, орудия этой охоты были заимствованы чукчами у эскимосов. В области верований нужно отметить совпадение многих распространенных прежде обрядов и праздников у приморских чукчей с эскимосскими, сюда относятся: жертвоприношения морю для удачи в промысле, праздник

Кэрэткун’а—духа-хозяина моря (у        эскимосов—Качак’а, или «Большой женщины»), «праздник байдар»,  «праздник голов», китовый праздник и т. д.

Из многочисленных чукотских сказаний о столкновениях с коряками видно, что целью набега чукчей на коряков был захват оленьих стад. Частые столкновения между чукчами и коряками подтверждаются и историческими документами XVIII и начала XIX вв.

Взаимоотношения чукчей с соседними народами не ограничивались столкновениями. Большое место занимал одновременно и межплеменной обмен. По преданиям, в Уэлене и в Наукане происходили встречи чукчей и эскимосов для обмена; обе стороны являлись в полном вооружении и предлагали друг другу предметы обмена на концах копий или обменивались ими с обнаженными ножами в руках. Обмен происходил между эскимосами Аляски и о. св. Лаврентия, с одной стороны, и приморскими чукчами и азиатскими эскимосами — с другой. Американские эскимосы нуждались в шкурах оленей и в одежде из шкур. Оленные чукчи через азиатских эскимосов выменивали у них ворвань, шкуры моржа, морского зайца и речного бобра, ремни. В тундре у чукчей происходил широкий обмен с коряками, юкагирами и эвенами.

Русские впервые столкнулись с чукчами в середине XVII в. В 1642 г. казак Иван Ерастов с товарищами встретил чукчей к западу от Колымы на р. Алазее.

В 1644 г. был основан Нижнеколымский, а в 1649 г. Анадырский остроги. Отсюда казаки впоследствии вошли в непосредственное соприкосновение с чукчами. Вместе со служилыми людьми проникали на северо-восток промышленные и торговые люди.

Попытки обложить чукчей ясаком окончились неудачно, так как территория расселения чукчей была бедна пушниной, а сбор ясака в тундре с кочевого населения представлял большие трудности. Во второй половине XVIII в. правительство отказалось совсем от насильственного обложения чукчей ясаком: походы в места обитания чукчей — в совершенно не известные и труднодоступные тундры вызывали большие материальные расходы и не оправдывались какими-либо экономическими выгодами. В 1770 г. была ликвидирована Анадырская крепость, содержание ко­торой с 1710 до 1764 г. обошлось в 1381 тыс. руб., а доставленный через нее за это время ясак оценивался всего в 29 тыс. руб. С открытием морского пути на Камчатку Анадырский острог потерял и свое транзит­ное значение.

Последние десятилетия XVIII и начало XIX в. характеризуются установлением торговых отношений русских с чукчами, в которых были заинтересованы сами чукчи. Русские товары (особенно котлы и другие железные изделия), табак пользовались у чукчей большим спросом. Архивные источники свидетельствуют, что западные чукчи-оленеводы неодно­кратно обращались к местной администрации с просьбами о развертывании торговли.

К концу XVIII в. относится возникновение первых русско-чукотских ярмарок, которые просуществовали до самой революции. В 1788 г. было положено начало Анюйской ярмарке (на р. Анюй, в с. Островном), сыгравшей больщую роль в развитии торговых отношений на всем северо-востоке. Быстрый рост ее оборотов, достигших уже в 1822 г. 200 тыс. руб. ассигнациями, объясняется тем, что в торговые отношения были втянуты не только чукчи-оленеводы, но и оседлое население Чукотки— приморские чукчи и эскимосы, а через них и эскимосы Аляски. Таким образом, в обменные отношения было втянуто население громадной территории в несколько тысяч километров. Позже возникло еще несколько русско-чукотских ярмарок: Туманская (на притоке Анадыря — Майне), Марковская (на Анадыре), Чукотская (восточнее с. Пенжино) и др. Основными единицами обмена в русско-чукотской торговле служили: с русской стороны табак и котлы, с чукотской — красная лисица. Все остальные товары исчислялись в этих единицах.

Одновременно с организацией торговли царская администрация старалась обложить чукчей ясаком и этим путем окончательно подчинить всему влиянию. Стремясь привлечь на свою сторону чукчей, местные власти действовали очень осторожно. Ясак платился на началах добровольности, причем уплата его поощрялась подарками. Ежегодно казна отпускала местной администрации некоторую сумму на покупку различных товаров (табака, котлов, ножей). Товары эти привозили на ярмарку и дарили чукчам, добровольно платившим ясак. После установления добрососедских отношений с русскими, чукчам не чинилось больше препятствий к расширению территорий их кочеваний. Поэтому с начала XIX в. чукчи стали постепенно распространяться на запад и юго-запад на территории, населенные прежде юкагирами. Вызывалось это сильным ростом чукотского оленеводства, требовавшего новых пастбищ.

Ни «Уставу об управлении инородцев» 1822 г. чукчи были отнесены к особому разделу «инородцев, несовершенно зависящих от правительства», которые «управляются и судятся по своим обычаям и обрядам» и платят дань «по собственному их произволу как в количестве, так и в качестве».

К концу 50-х годов XIX в. относится организация среди чукчей «родового управления». Колымский исправник Г. Майдель, известный впоследствии как исследователь чукчей, разделил их на «роды» и назначил в каждом «роде» князьца, стремясь таким образом использовать зажиточную верхушку чукчей для сбора ясака. Еще в начале XX в. потомки князьцов сохраняли кортики, медали и тому подобные знаки отличия, выданные их предкам. Но эти мероприятия не дали ожидаемых результатов, чукчи не признавали власти назначенных князьцов и не платили ясак.

Приморские чукчи известны по историческим документам с 1648 г., со времени плавания Семена Дежнева. В XVIII и XIX вв. у них неоднократно бывали русские казаки, посылавшиеся из Анадырского острога, а также русские путешественники и мореплаватели, топографы, купцы и др. В 50-х годах XIX в. в морях, омывающих Чукотский полуостров, появляются американские промышленники — китобои, которые одновременно с морским промыслом занимаются и торговлей с местным насе­лением (приморскими чукчами и эскимосами). Проникновение американцев на Чукотку имело разрушающее влияние на хозяйство приморского населения. Производимая в больших размерах торговля спиртом и массовое уничтожение наиболее ценных объектов местного промысла — китов и моржей — сказались губительно на благосостоянии приморских чукчей и эскимосов.

В последние десятилетия XIX в. царское правительство предпринимает некоторые шаги для изгнания иностранцев. В 1889 г. на Анадыре открывается специальный административный Мариинский пост. Поощряется развитие на Чукотке русской торговли, и русское купечество начинает успешно конкурировать с иностранцами. Налаживается также добыча угля, главным образом для пароходов. Так продолжалось до первой мировой войны. Военные годы сопровождались значительным наплывом на Чукотку мелких, преимущественно иностранных торговцев. На побережьях Ледовитого океана и Берингова пролива появилось много английских, американских, норвежских и других китобоев и торговцев, спаивавших и обиравших коренное население. Удалены были они оттуда только после установления советской власти на Чукотке.

Хозяйство.

Выше уже указывалось на  сосуществование у чукчей двух резко отличных и обособленных в хо­зяйственном отношении групп: приморских («сидячих») зверобоев, осно­вным занятием которых была морская охота, и тундровых кочевых оленеводов. Обе эти группы были связаны отношениями натурального обмена. Кроме экономической связи, между ними существовали и древние род­ственные связи. Среди оленеводов можно было всегда встретить чукчей, ведущих свою родословную «с берега», и наоборот. Наблюдался и переход от одного типа хозяйства к другому: приморский житель обза­водился оленями и становился оленеводом; оленевод, потеряв оленей, селился на побережье и делался зверобоем.

Кроме двух ярко выраженных типов хозяйств: оленеводческого и морского зверобойного, у чукчей встречался и смешанный тип хозяйства. Таким было хозяйство с небольшим поголовьем оленей (50—150), ко­торое при мясо-шкурном направлении чукотского оленеводства не обес­печивало полностью существования его владельцев, и они принуждены были еще охотиться на морского зверя. Территориально такие хозяйства были расположены не в глубине тундры, а ближе к морскому по­бережью.

Чукотское оленеводство, по сравнению с оленеводством других народностей Севера, являлось одним из самых крупных как по своему общему поголовью, так и по размерам отдельных стад. Вместе с тем оно было наи­более архаичным оленеводством на всем азиатском Севере. Выпас оленей производился только силами пастухов. Оленегонных лаек чукчи и другие восточносибирские оленеводы, не знали. Пастух был вынужден гоняться сам за каждым оленем, который отделялся от стада. Особенно трудно было удержать стадо летом, в «период гнуса», а также во время зимней пурги из-за частых нападений волков. Часть оленей гибла от хищников, остальные же в панике разбегались, и пастухам приходилось очень долго искать и собирать разбежавшееся по тундре стадо, но зачастую им не удавалось найти всех оленей. Степень прирученности чукотского оленя была очень низка. Даже упряжных оленей можно было поймать только арканом или привлечь запахом мочи, небольшой кожаный сосуд для которой висел привязанный к поясу у каждого пастуха. Иногда, когда нужно было отделить от стада транспортных оленей, сооружали примитивные загоны (корали) из ездовых нарт. Примитивность методов ведения оленеводства проявлялась и в способе кастрации. Оленя-самца ловили с помощью аркана и валили на землю, два человека удерживали его, а третий зубами раздавливал яички, после чего животное отпус­кали.

Все существование чукчей-оленеводов зависело от состояния их стад, так как при натуральном характере их хозяйства олень давал населению все необходимое для жизни: мясо для питания, шкуры на одежду, обувь и для устройства жилища и т. д. На продукты оленеводства чукча-олене­вод выменивал у приморского населения жир морских животных для отопления, освещения и питания, ремни, летнюю одежду и обувь из шкур тюленей. Олень являлся также транспортным животным, но ездовое оле­неводство чукчей обслуживало только внутрихозяйственные нужды.

Со стадом передвигался один шатер, предназначавшийся для отдыха пастухов. Основная часть жителей стойбища — женщины, старики, дети и нетрудоспособные, как правило, перекочевывали несколько раз в год.

Такое же место, какое в хозяйстве чукчей-оленеводов занимало оленеводство, в хозяйстве приморских чукчей занимал морской зверобойный промысел. Главными промысловыми животными являлись морж, кит, несколько видов тюленей (главным образом нерпа и морской заяц-лахтак).

До распространения огнестрельного оружия основным орудием охоты на морских животных являлся гарпун, такого же типа, как и у эскимосов. Зимой и весной на нерпу охотились у так называемых продухов – отверстий во льду, проделываемых нерпой для дыхания. На зимнем промысле охотник с помощью обученной ездовой собаки отыскивал продух и ставил в него сеть в форме люльки, в которой запутывался тюлень. Другой, более распространенный вариант этого способа заключался в том что, найдя продух, охотник садился около него с подветренной стороны и ждал появления зверя. Услышав дыхание подплывавшего тюленя, он бросал в него гарпун, вытаскивал добычу на лед и добивал ее ударом по носу. Кроме такой охоты у продухов, чукчи выезжали зимой на собаках к кромке льда и охотились с гарпуном на тюленей, появлявшихся в разводьях.                                                    

Весной, когда начинало пригревать солнце, и тюлени вылезали через продух на снег греться на солнце, охотник подползал к лежащему на льду зверю и убивал его гарпуном. Требовалось большое искусство, чтобы подползти к чутко дремлющему тюленю. При этом применялась маскировка: охотник надевал специальную шапку из шкуры тюленя, имитирующую его морду. Он полз медленно, подражая движениям этого животного, и время от времени царапал снег особым скребком с прикрепленными к нему когтями тюленя. Когда тюлень поднимал голову, охотник замирал, затем продолжал ползти, пока не приближался на расстояние броска гарпуна. Летом охотники добывали тюленей с помощью такого же гарпуна с небольшой байдары (кожаной лодки) или сетью, сплетенной из тонкого прочного ремня, сделанного из шкуры лахтака.

Тюленей промышляли индивидуально, а охота на моржа и, особенно, на кита производилась коллективно. Моржа промышляли главным образом весной и летом (с начала мая до октября). На промысел выезжали на байдаре. На носу байдары находились один или два гарпунщика, посредине—5 или 6 гребцов, на корме— «байдарный хозяин» (владелец байдары). Обнаружив плывущих среди льдов моржей, охотники догоняли их, и гарпунщики бросали в них гарпуны. Поплавок из шкуры тюленя, снятой «чулком» и надутой воздухом (буек), привязанный к ремню гарпуна, затруднял движения раненого моржа, стремившегося спастись бегством, а также не давал затонуть убитому зверю и указывал его местонахождение. Обессилевшего моржа добивали копьем, буксировали к ближайшей проной льдине и там свежевали.

В охоте на кита участвовало несколько байдар. Осторожно на веслах приблизившись к киту, охотники бросали в него гарпуны, более длинные, чем моржовые, и снабженные 2—3 парами поплавков. Добивали обессиленного кита специальным длинным копьем и буксировали к берегу.

Во второй половине XIX в. широко распространилось огнестрельное оружие (нарезные магазинные и специальные китобойные ружья); применение его привело к исчезновению одних из описанных способов охоты и к упрощению других. Зимой и весной стали убивать тюленя у продуха из винтовки. Во время весенней охоты отпала необходимость подползать близко к дремлющему тюленю, а в связи с этим исчезла и маскировка всеми ее принадлежностями (специальной одеждой и скребками). Иногда охотились прямо с нарты. Почуя зверя, упряжка собак так быстро мчалась, что тюлень не успевал уйти под лед, и охотник, соскочив с нарты, стрелял в него. Выезжая на собаках к кромке льда, охотники брали на нарту маленькую байдару. Убитого из винтовки тюленя вытаскивали выброской — особым приспособлением с крючками на длинном ремне.

При охоте на моржей с огнестрельным оружием охотники с байдары (или вельбота) стремились сначала ранить животное. Когда раненый морж начинал выбиваться из сил, к нему подплывали ближе и убивали его выстрелом в голову. Одновременно с последним выстрелом бросали и моржа гарпун и выбрасывали за борт поплавок для того, чтобы убитый зверь не затонул. При преследовании группы моржей немедленно после убоя первого моржа гнались за следующим, выбрасывая каждый раз поплавки, затем буксировали убитых зверей к ближайшей льдине, где и свежевали).

Продукция морского зверобойного промысла для приморских чукчей имела громадное значение. Мясо убитых животных составляло основу их питания. Оно же шло на корм ездовым собакам. Шкуры нерп использовались для пошивки летней одежды и обуви; шкуры моржей употреб­лялись при устройстве яранги (летняя покрышка, подстилка на полу), на обтяжку байдар и т. д.; из шкур лахтака делали подошвы и ремни раз­ной ширины и толщины для хозяйственных и промысловых надобностей. Собачья упряжь целиком изготовлялась из шкур морских животных. Мор­жовый клык шел на мелкие поделки, кости кита — на подполозья для нарт и т. д. Таким образом, благосостояние приморского населения все­цело зависело от удачной охоты на морских животных.

Рыболовство у чукчей, кроме живших в бассейнах рр. Анадыря, Колымы, отчасти Чауна, почти не имело значения. Приморские чукчи ловили летом навагу небольшим сачком с грузилом на дне. Сачок спускали на веревке с байдары на проходящий мимо косяк рыбы. Летом же ловили с байдары треску и палтуса. При ловле удой короткую лесу прикрепляли к небольшой палке, насаживая искусственную наживу из кусочка красной материи или блесну из моржового клыка в форме маленькой рыбки. Та­кой же удой ловили в бухтах навагу и бычка: зимой—в проруби, весной – в трещинах льда. Чукотская сеть, которой промышляли летом в бухтах, реках и озерах гольца и горбушу, была очень узкой и короткой. Ставили ее с берега при помощи длинного шеста. Продукция рыболовства не обеспечивала чукчей питанием даже в короткий летний период.

Пушной промысел, главным образом добыча белого песца и лисицы, развился под влиянием торговли с русскими и американцами. Пушнина являлась основным продуктом обмена. Орудиями этого промысла служили железные капканы, западнее Чауна — пасти (ловушки давящего типа). Ежегодно зимой чукчи убивали небольшое количество белых медведей, но только при случайной встрече с ними. Специально на белого медведя не охотились. Прежде большое значение имела охота на мясных жи­вотных — дикого оленя и горного барана, но с появлением огнестрель­ного оружия на Чукотском полуострове эти животные были почти истреб­лены.

До появления ружей птиц добывали особым метательным орудием. Оно состояло из 5—6 толстых шнурков, сплетенных из оленьих сухожи­лий, на концах которых прикреплялись камешки или кусочки моржо­вого клыка, дерева, чаще округленной формы; другие концы шнур­ков связывались вместе. Такой снаряд, брошенный в летящую стаю, опутывал птицу, и она падала на землю. На морскую птицу и на куропа­ток ставили петли из оленьих сухожилий или китового уса. Существовав­шая прежде для охоты на птиц метательная дощечка с дротиком исчезла в конце XIX в. На гаг охотились в конце июля, во время плавания птиц недалеко от берега. Чукчи окружали их на байдарах и били палками. С такой охоты обычно привозили полные байдары гаг. Поэтому охота на них служила большим подспорьем в хозяйстве многих чукчей.

Широко практиковался сбор дикорастущих съедобных растений, которым занимались женщины и дети. Выкапывание корней производилось специальной мотыгой, которую раньше делали из загнутого рога, привязанного к деревянной рукоятке, а позднее вместо рога стали привязывать кусок железа. Много корней женщины добывали из мышиных нор.

Пища.

Основной пищей чукчей-оленеводов являлось оленье мясо. Потребляли не только мясо, жир, мозг, но также кровь, кишки и содержимое оленьего желудка (рилькэиль) и даже мясо павших оленей. Рилькэиль представляет собой массу мелких растительных волокон, напоминающих зеленоватую кашицу. Его отжимали, прибавляли к нему кровь, жир, нарезанные кусочками тонкие кишки оленя и варили. Рилькэиль заготовляли впрок при массовом убое оленей. Это был обычный завтрак оленных чукчей.

Основной пящей приморских чукчей служили мясо и жир моржа, нерпы и лахтака. Впрок заготовляли только мясо крупных животных— белухи, кита, моржа. Способ заготовки моржового мяса был прост: тушу разрезали вместе со шкурой на большие части, до 80 кг каждая, зашивали в эту шкуру, замораживали и складывали в специально вырытые ямы. Низкая температура в яме предохраняла мясо от разложения, но не была достаточна для полного сохранения его. Мясо не солили, так как чукчи вообще не употребляли соли. Таким образом получалось квашеное моржовое мясо (копальгын). Этим квашеным мясом питались в течение всей зимы. Мясо оленя и морских животных потребляли в вареном, вяленом и сыром виде. Рыбу употребляли в сыром виде, а в бассейнах рр. Анадыря и Колымы делали юколу.

В пищу шли листья карликовой ивы, дикого щавеля и различные съедобные корни, которые заготовлялись обычно впрок. Ивовые листья смешивали с  рилькэилем и употребляли в качестве приправы к мясу, нерпичьему жиру или ели с оленьей кровью, чаще всего замороженными.

Корни также смешивались с оленьей кровью и жиром. Прморские чукчи листья и травы квасили, но без примеси рилькэиля, и ели их зимой как приправу к мясу. Летом они употребляли морские водоросли с жиром в сыром и вареном виде. Лакомым блюдом считались колобки, приготовляемые из толченых корней, смешанных с мясом и жиром. Приморские чукчи обычно привозили их в подарок оленеводам.

Потребление привозных продуктов — муки, сухарей, галет, сахара — было незначительным, особенно мало их попадало в глубину тундры. Из муки делали пресные лепешки и жарили их в тюленьем жире; варили также мучную кашу.

Посудой у чукчей служили различные блюда, деревянные, костяные и кожаные сосуды; ложки из дерева, кости, бараньего рога; сосуды из позвоночника кита; мешки из целых нерпичьих шкур. В мешках хранили нерпичий жир, рилькэиль, мясо, растительную пищу и пр. Широкое применение со второй половины XIX в. получила русская посуда (котлы, чайники, стаканы, чашки).

Одежда.

Чукотская одежда была глухой, т. е. без продольного разреза спереди или сзади. Как приморские, так и оленные чукчи шили одежду из шкур молодых оленей и нерп. Мужчины на голое тело надевали двойную меховую рубаху (русские ее называли кухлянкой или кукашкой) длиной до колен или короче; нижняя рубаха надевалась мехом внутрь, верхняя—мехом наружу. Она шилась настолько широкой, что можно было свободно внутри нее вытащить руку из рукава. Подол, рукава, а часто и ворот рубахи, обшивались собачьим или росомашьим мехом. Штаны были такжедвойные (верхние из оленьего меха, камуса или из тюленьей шкуры; нижние, как правило, из оленьих шкур), узкие, длиной до щиколоток, плотно обтягивающие ноги. Обувь носили короткую с меховым чулком. Подошва обуви обычно делалась из кожи лахтака или из оленьих щеток (шкура с жесткой шерстью из-под копыт оленя). Кухлянка подпоясывалась ремнем, так что образовывался напуск. К ремню привешивался нож, кисет и другие предметы. Головные уборы чукчи носили редко, даже зимой они ходили с непокрытой головой, надевая шапку главным образом в дороге. Наиболее распространенной была шапка в виде капора; в дороге во время буранов и сильных морозов надевали шапку с накидкой,  которая закрывала шею и грудь. Иногда на шею одевали боа из беличьих хвостов. Кроме того, бытовала еще маленькая шапочка с наушниками, закрывавшая лоб и затылок, но оставлявшая открытым темя. Во время снегопадов и пурги надевали матерчатый или ровдужный балахон до колен, с капюшоном. Летнюю одежду и обувь шили из ровдуги и нерпичьих шкур. В дождливую погоду приморские чукчи   надевали одежду, сшитую из кишок моржа.

Женская одежда состояла из мехового комбинезона        (керкер) длиной до колен, с широкими рукавами и воротом; зимой  комбинезон был двойным, летом одинарным, мехом внутрь. Женская        обувь         делалась такого же покроя, как и мужская, но до колен.

Особых различий в покрое одежды между оленными и приморскими чукчами не наблюдалось.

Дети до 4—5 лет носили специальную одежду типа комбинезона. У грудных детей рукава и штанины зашивались наглухо для тепла. В штанах прорезалось отверстие, закрываемое специальным клапаном, на который клали в качестве подстилки сухой мох или оленью шерсть.

Чукчи в прошлом татуировались. Несмотря на тесное общение с эскимосами, у которых татуировка была сильно развита, у чукчей татуировка была крайне проста: она состояла обычно из небольших кружков по краям рта у мужчин, двух прямых линий на носу и лбу и нескольких линий на подбородке у женщин. Сложная татуировка встречалась только в виде исключения. Назначение татуировки было религиозно-магическое — защита от злых духов. Бездетные женщины против бесплодия наносили на обеих щеках на равном расстоянии друг от друга три закругленные линии. Татуировка наносилась иглой с тонкой ниткой, натертой сажей или порохом, которую продергивали сквозь кожу.

Украшениями у чукчей служили браслеты и ожерелья из бус. Браслеты делались из узкого кожаного ремешка с привязанной на конце бусиной.

Мужские прически были весьма разнообразны. Обыкновенно чукчи брили верхнюю часть головы, оставляя волосы у лба и на затылке в виде кружка; иногда такой же кружок волос оставляли вокруг самой макушки. Обычная прическа женщин — две туго заплетенные косы, концы которых связывались вместе ремешком; иногда в косы вплетали бусы или бисерные привески.

Жилище.

Стойбища чукчей-оленеводов насчитывали от 2 до 10 шатров (яран`ы).Они обычно располагались один за другим в линию по степени зажиточности хозяев с востока на запад. Первой с востока ставилась яранга хозяина стойбища, последней — бедняка.

Селения приморских чукчей состояли обычно из 2—20 (иногда и более) яранг, разбросанных на некотором расстоянии друг от друга. Размеры селения определялись промысловыми возможностями того или иного района.

Чукотская яранга представляла собой большой шатер, цилиндрический в основании и конический в верхней части. Остов шатра состоял из вертикально поставленных по кругу жердей, на верхние концы кото­рых клались горизонтально перекладины; к ним привязывались наклонно еще другие жерди, соединявшиеся вверху и образующие конусообразную верхнюю часть. В центре ставились три шеста в виде треноги, на которую опирались верхние жерди остова. Остов покрывался специальными покрышками. Оленные чукчи сшивали покрышку из старых оленьих шкур со срезанной шерстью; приморские покрывали ярангу брезентом или шкурами моржа. Чтобы свирепствующие на Чукотке ветры не разрушили и не опрокинули ярангу, ее снаружи обвязывали ремнями с прикрепленными к ним большими камнями, а оленеводы приставляли к ней грузовые нарты. Яранги оленных чукчей, вследствие необходимости перекочевок, были меньше размерами и легче, чем у приморских. Внутри яранги к одной из горизонтальных перекладин (обычно у задней стенки ее) с помощью дополнительных шестов привязывался меховой полог. Полог являлся специфической особенностью жилища чукчей, коряков и азиатских эскимосов. По форме он напоминал ящик, перевернутый дном кверху. Обычно в яранге имелось 1—3, редко 4 полога. В пологе могли поместиться несколько человек. В него проникали ползком, приподнимая переднюю стенку. Здесь бывало так жарко, что сидели раздевшись до пояса, а иногда и донага. Для отопления и освещения полога служил жирник—каменная, глиняная или деревянная чашка с фитилем из мха, плавающим в тюленьем жиру. На этом огне приморские чукчи варили пищу, подвешивая котелок на колышек или на крюк. При наличии древесного топлива в холодной части яранги раскладывали для варки пищи небольшой костер.

В яранге сидели на разостланных шкурах. Употребляли также низкие стулья или древесные корни. Для этой же цели приспособляли рога, срезанные вместе с теменной костью.

До половины XIX в. у приморских чукчей бытовал древний тип жилища – полуземлянки. Развалины их сохранились до наших дней. Круглый каркас полуземлянки делали из челюстей и ребер кита (отсюда ее чукотское название валкаран — «дом из челюстей кита»), затем покрывали его дерном и засыпали сверху землей. Иногда костяной каркас устраивали в углублении, тогда получалось полуподземное жилище с выступающей на поверхность крышей. Полуземлянка имела два выхода: длинный коридор, которым пользовались только зимой, так как летом его заливало водой, и круглое отверстие сверху, закрываемое лопаточной костью кита, служившее только в летнее время. Пол полуземлянки или, по крайней мере, середину его устилали крупными костями; в центре помещался большой жирник, горевший круглые сутки. По всем четырем сторонам полуземлянки устраивали возвышения в виде нар и на них сооружали 2—4 (по числу семей) полога обычного типа. В результате замены полуземлянки ярангой жилищные условия приморских чукчей значительно улучшились. Но отсутствие окон, исключительная скученность в пологе, постоянная копоть от жирника, присутствие в ярангах собак и т. п. не позволяли поддерживать необходимую чистоту. В пологах чукчей-оленеводов, как правило, было чище, чем у приморских: вследствие частых перекочевок пологи разбирались и выколачивались, приморские же чукчи делали это лишь два раза в год — весной и осенью. Выколачивание покрышек яранги и полога — одна из трудных работ чукотских женщин. Для этого имелись в специальные обивалки. Обивалка делалась из рога оленя или дерева представляла собой слегка изогнутую с одного конца палку длиной от 50 до 70 см.

Летом часть приморских чукчей в период разъездов вдоль берега моря и некоторые оленеводы при перекочевках в тундре жили в палатках. При отсутствии палатки приморские чукчи сооружали из трех весел и паруса жилище наподобие шатра или ночевали под перевернутой байдарой.

У чукчей-оленеводов „не было никаких хозяйственных построек. Все лишние вещи и запас продуктов они хранили внутри яранги, а в летнее время ненужные вещи укладывали на грузовые нарты, установленные недалеко от жилища, и покрывали их сверху ровдугой для предохрани от дождя.

Приморские чукчи около яранг обычно устанавливали 4 китовых ребра с поперечинами на высоте около 2 м от земли. Летом на них ставили нарты, а зимой байдары, чтобы собаки не съели ремни, скрепляющие нарты, и кожаные покрышки байдары. Остальное имущество приморские чукчи хранили внутри яранги.

Средства передвижения.

У чукчей-оленеводов основным средством передвижения служил олень, у приморских — ездовые собаки. На оленях ездили исключительно в упряжке, верховой езды чукчи не знали. Оленьи сани (нарты), аналогичные корякским, были двух видов: легковые (ездовые) и грузовые. Легковая нарта сооружалась из тонких шестов и палок, скрепленных ремнями, и имела узкие полозья, загнутые спереди. К полозьям привязывалось несколько гнутых копыльев; один конец копыла прикреплялся к правому полозу, другой — к левому; на дугах копыльев из трех продольных шестов и нескольких поперечных делалась рама (сиденье). В задней части сиденья устраивалось нечто вроде спинки из выгнутых тонких палочек. Все части нарты скреплялись одними ремнями, без применения шипов и гвоздей. В легковую нарту запрягали пару оленей; управляли ими с помощью длинной вожжи, прикрепленной к недоуздку с правой стороны; подгоняли оленей длинным хлыстом. На нарте обычно ехал один человек, сидя верхом и балансируя ногами. Женская легковая нарта была больше и прочнее мужской.

Грузовые нарты, более громоздкие и тяжелые, употреблялись при перекочевках для перевозки имущества и маленьких детей. В последнем случае на нарте устанавливался деревянный каркас, покрытый меховой покрышкой. При перекочевке стойбища снаряжали обоз из нескольких десятков нарт, на которых перевозили жилище и домашнюю утварь. Впереди обоза ехали мужчины, расчищая дорогу, прорубая просеки в зарослях; самый обоз вели женщины, каждая из них управляла 10-15 нартами, шедшими друг за другом.

Ездовое собаководство у приморских чукчей с середины XIX в. претерпело существенные изменения. Существовавшие до этого времени собачья упряжка веером и нарта типа дугокопыльной оленьей нарты были вытеснены так называемой восточносибирской нартой и упряжкой цугом. Этот тип собаководства сложился под сильным влиянием русских. Восточносибирская нарта представляет собой длинные узкие на прямых копыльях с дугой спереди, от которой идет длинный ремень; к этому ремню пристегивались попарно до 12 собак. Ездовыми собаками пользовались как для грузовых перевозок, так и для разъездов. На зимнюю охоту в море также ездили на собаках. Кормили собак квашеным мясом моржа (копалъгын).

По воде чукчи, как и эскимосы, передвигались на кожаных лодках — байдарах, представлявших собой деревянные каркасы, обтянутые моржовой шкурой. Байдару приводили в движение с помощью косого паруса или весел; размеры ее были различны — от одиночной до вмещающей 20—30 человек; средняя байдара рассчитана была на 7—10 человек. Незадолго перед революцией у зажиточной части чукчей стали появляться вельботы.

Летом передвигаться по тундре чукчи могли только пешком, зимой же, кроме оленьего и собачьего транспорта, пользовались лыжами-ракетками («лапками») ступательного типа. Лыжи эти представляли собой оваль­ной формы деревянную раму, переплетенную ремнями в виде сетки. В бассейне Колымы употребляли заимствованные от эвенков скользящие лыжи, подшитые шкурой.

Социальный строи и религиозные   верования.

Обширные материалы, собранные В. Г. Богоразом в конце XIX и начале XX в., свидетельствуют о существовании у чукчей пережитков первобытно­общинных отношений (коллективные формы производства и распределения, обычаи взаимопомощи, гостеприимства и т. п,). Однако по вопросу о том, на какой ступени развития находилось в тот период чукотское общество, высказывались разные мнения. Одни иссле­дователи утверждали, что чукотское общество являлось дородовым; другие полагали, что оно, пройдя стадию материнского рода, утратило родовую организацию, и, наконец, некоторые склонны были считать, что оно являлось обществом патриархальным, но до такой степени разло­жившимся, что потеряло всякие следы родовой организации. Поводом к этим разногласиям послужило сосуществование у чукчей явлений, ха­рактерных для разных ступеней общественного развития: с одной стороны, пережитки первобытно-общинных отношений, с другой — имущественная и социальная дифференциация. Представление об обществе чукчей как об обществе дородовом основывалось на отсутствии у них экзогамии, родовых названий и родового самоуправления. Но этот взгляд настолько не обоснован, что не заслуживает сколько-нибудь серьезного рассмотрения.

Наличие ряда пережитков (брак путем отработки, представления о жен­ских духах-владычицах) свидетельствует о том, что чукчи в своем исто­рическом развитии прошли стадию материнского рода. Для решении вопросов о том, был ли у чукчей отцовский род и на какой стадии развития застали их русские, существенное значение имеет анализ общественного производства чукчей и изучение характера их социально-экономических отношений.

Основной социально-экономической единицей приморских чукчей в начале XX в. являлась так называемая байдарная артель — этвэтйырын («содержимое байдары»), объединявшая 3—5 родственных семей. Главой этой артели был владелец байдары — рулевой. Члены байдарной артели (не менее 8 человек) охотились вместе и по определенным правилам делили между собой добычу. При охоте на кита объединялось несколько таких артелей.

Основное ядро байдарной артели составляли родственники, но в нее включались часто и просто соседи. Этот факт указывает, что байдарная артель к началу XX в. представляла собой территориальное объединение. Члены байдарной артели обычно жили в одной части поселка. Более крупной общественной единицей приморских чукчей был поселок, тоже представлявший собой территориальное объединение родственных и нерод­ственных семей, хотя в конце XIX и начале XX в. имелись еще поселки, состоявшие целиком из родственников.

Хозяйственным объединением оленных чукчей являлось стойбище. Обычно оно включало 4—5 семей, живших в нескольких ярангах и сов­местно выпасавших оленей. Наличие в стойбище лиц и семей, не связан­ных отношениями родства, так называемых нымтумгыт (дословно «това­рищи по стойбищу», «соседи»), свидетельствует о том, что для оленных чукчей в конце XIX—начале XX в. в значительной степени были характерны черты соседской общины.

Наряду со стойбищем В. Г. Богораз отмечает у оленных чукчей объединения и по чисто родственному принципу — семейную группу (варат).Члены варата были связаны между собой рядом общих обязанностей и обрядов. Обычай кровной мести особенно объединял его членов, поэтому семейная группа называлась еще чинйырын— «группа участников кровной мести». Каждая семья имела свой огонь, добываемый из священного деревянного огнива. Передача огня допускалась только между родственниками по отцовской линии. Лица, принадлежащие к отцовской линии родственников, назывались людьми «одного огня». Существовали особые знаки, изображавшиеся на лице оленьей кровью во время осеннего жертвоприношения, причем семьи, связанные родством по отцовской линии, употребляли одни и те же знаки помазания, переходившие из поколения в поколение, отсюда другое название семейной группы — «люди одной крови». 15—20 стойбищ образовывали территориальную группу, связанную взаимопомощью.

В старину чукчи знали патриархальное рабство. Рабы, мужчины и женщины захватывались во время военных столкновений, которые чукчи вплоть до середины XVIII в. вели со своими соседями — коряками, юкагирами-чуванцами и эскимосами. Рабы жили в яранге хозяина, пасли его оленей и выполняли другие работы. Иногда рабом считался и чукча убийца или кто-нибудь из членов его семьи, выданный родственникам Этот человек переселялся в семью убитого и должен был выполнять всю его работу, заменяя мужа его вдове и отца его детям. Укрепление власти Русского государства на Чукотке постепенно уничтожило рабство у чукчей.     

В области семейно-брачных отношений в конце XIX и начале XX в. у чукчей господствовал индивидуальный брак, но наблюдатели отмечали у них яркие пережитки группового брака. По обычаю чукча мог вступить в «переменный брак», т.е. пользоваться правами мужа по отношению к женам своих товарищей по браку. По материалам В. Г. Богораза в переменный брак чаще всего вступали двоюродные братья или другие родственники. Индивидуальный брак был легко расторжим. Лишь у богатых, особенно у оленных чукчей, практиковалось многоженство.

Обычным условием заключения брака была отработка за невесту. Чукча, намеревавшийся вступить в брак, в течение определенного срока пас оленей будущего тестя, а у приморских чукчей выполнял разные домашние работы (заготовку топлива и т. п.) в течение 2—3 лет. Калыма чукчи не знали. Существовал также брак путем похищения и путем обмена женщинами. Свадебный обряд состоял из помазания кровью принесенного по этому случаю в жертву оленя, причем невесте наносили на лице знаки помазания семьи жениха. После брака жена поселялась в семье мужа.

Ко времени Великой Октябрьской социалистической революции у чукчей было налицо уже значительное социальное расслоение. Процесс имущественной и социальной дифференциации ускорялся под влиянием торговли с русскими и американцами, следствием чего было: в области производства появление новых средств производства (огнестрельного оружия, вельботов и др.), рост товарного значения продукции промыслов (шкура и клык моржа, китовый ус), а в области социально-экономических отношений — появление торговых посредников, крупных оленеводов и безоленных пастухов, хозяев байдар и безбайдарных зверобоев. Пастухи вынуждены были пасти стада крупных оленеводов; зверобои – промышлять на чужой байдаре. Пастухами чаще были родственники; хозяин кормил пастуха вместе с его семьей, за что тот пас его стадо, выполняя все тяжелые работы. Если богатый оленевод давал пастуху продукты морского промысла (жир, шкуры, ремни), вымененные им у приморских, то за это пастух должен был отдавать ему всю добытую им пушнину. Таким образом, за родственными и соседскими отношениями скрывалась эксплуатация.

Исторически сложившееся общественное разделение труда между оленными и приморскими чукчами давно породило между ними натуральный обмен. Оленеводы нуждались в жире морских животных для отопления и освещения, в шкурах для обуви, в ремнях из этих шкур. Приморским чукчам в свою очередь были необходимы мясо, а также шкуры оленей для зимней одежды и обуви и для устройства полога. Со временем, в связи с развитием торговли с русскими, а позже с американцами, этот натуральный обмен расширился за счет привозных товаров и продуктов питания. Русские товары проникали с запада и доходили до американского побережья. Оттуда в свою очередь шли американские товары. Посредниками в этом обмене явились сначала западные (колымские) чукчи-оленеводы, а затем приморские чукчи и азиатские эскимосы. Этот обмен через посредников по мере развития все больше утрачивал свой первоначальный патриархальный характер, из среды посредников выделились настоящие торгаши, хотя деньги при этом еще не фигурировали. Оленные чукчи глубинных районов тундры находились очень далеко от торговых пунктов, поэтому обычно один из членов стойбища получал от ближайших оленеводов продукты оленеводства для обмена и откочевывал к побережью. Через 3—4 месяца он достигал цели своего путешествия- мыса Дежнева или одного из расположенных по соседству селений. В течение лета он оставался на побережье, охотился вместе с приморскими жителями, получая свою долю добычи. Обменяв привезенные из тундры продукты на тюленьи шкуры, ремни, ружья, патроны, табак, спирт, он возвращался зимой домой. В результате такого посредничества среди чукчей выделились специальные лица кавралыт (ед. ч. кавралын) — «поворотчики», занятием которых являлись обменные операции.

Для чукчей, как и для других народностей Сибири, характерны были анимистические представления. Вся вселенная, по их представлениям населена духами {кэлет). Считалось, что духи незримы, весьма подвижны, часто меняют свой внешний облик, могут увеличиваться и уменьшаться в размерах; жизнь духов подобна жизни людей. Чукчи верили, что духи имеют оленей, живут в стойбищах, женятся, ссорятся между собой, охотятся и т. д. Объектом охоты злых духов являлись человеческие души, которые они якобы резали и поедали. Болезнь и смерть человека объяснялась похищением его души духами. Защитой от болезней и несчастий и залогом удачи в промысле, по представлениям чукчей, служили амулеты, заклинания и различные обряды. Амулеты считались наделенными особой силой, защищающей их владельцев от злых духов. Их прикрепляли к одежде, привешивали к жилищу и промысловым орудиям, изображали на байдарах и бытовых предметах.

Особое место в быту чукчей занимали священные предметы, связанные с «охраной» стада у оленных чукчей и «обеспечивающие» удачу в промысле — у приморских. К ним относились: деревянный прибор для добывания огня (деревянное огниво), связки семейных «охранителей» (собрание амулетов) и семейные бубны. Деревянное огниво—доска, в углублениях которой вращалось лучковое сверло, имело грубую антропоморфную форму (чаще всего вырезывали только голову и плечи). Углубления, получавшиеся на доске от сверления, считались «глазами» этой доски, а звуки от трения—ее «голосом». Огонь, добытый при помощи такого прибора, считался священным, передача его другой семье могла, по воззрениям чукчей, повлечь за собой в первую очередь неудачу в хозяйственной жизни. Целью заклинаний также была удача в промысле (например привлечение зверей на охоте) или обеспечение благополучия стада. То же значение имели и сезонные праздники, устраивавшиеся с целью привлечь покровительство духов и тем самым обеспечить сохранение стад и удачу в охоте. Главными из таких праздников у оленеводов являлись осенние и зимние убои оленей и праздник рогов; у приморских — жертвоприношение морю, праздник байдары, праздник голов, праздник Кэрэткуна.

Важным моментом праздников было жертвоприношение. В жертву духам приносили оленей (у оленных чукчей) и собак (у приморских). Кроме этого, приносили в жертву маленькие фигурки оленей из жира, корней растений, снега и др. Эти фигурки заменяли настоящих оленей. Жертвой могли служить также кровь, мясо, внутренности, жир, костный оленей и морских зверей. При жертвоприношениях, кроме обычной, употреблялась и специальная посуда, представлявшая собой кусок дерева с вырезанными в нем углублениями. Имеются также указания, что прежде жертвенная посуда делалась из снега. Мясо жертвенных оленей в большинстве случаев поедалось.

Первый и второй осенние убои оленей являлись главными праздниками оленеводов. В день праздника пастухи пригоняли стадо оленей к летнему кочевью, женщины раскладывали костер. Стадо встречали громкими криками и выстрелами, которые должны были испугать и отогнать злых духов, затем совершалось жертвоприношение, разбрасывались кусочки пищи. Мужчины отделяли от стада и убивали оленей, преимущественно молодых телят, после чего совершался обряд помазания кровью людей и нарт. Мясо вносили в холодное помещение яранги и варили. После еды до конца дня все члены семьи поочередно ударяли в бубны. На таких праздниках часто присутствовали приморские чукчи и эскимосы, привозившие оленеводам продукты морского зверобойного промысла в обмен на шкуры и мясо оленей. Количество убитых и обмененных оленей и число гостей с побережья всецело зависело от зажиточности оленевода. Обычно на празднике устраивались состязания в беге.

Праздник жертвоприношения морю приморские чукчи совершали в конце лета или осенью. В сопровождении женщины лучший охотник в семье приходил к морю, неся свое охотничье снаряжение. Женщина приносила жертву: кровяную похлебку и кусочки колбасы из оленьих кишек, а мужчина «показывал» морю свое снаряжение и просил удачи и безопасности в промысле.

Ранней весной каждая байдарная артель устраивала праздник байдары. Утром байдару снимали с вешал и приносили в жертву морю мясную пищу. Затем байдару переносили к яранге и снова приносили жертву. Все участники праздника обходили вокруг яранги. Первой шла женщина семьи, за ней — хозяин байдары, рулевой, гребцы и остальные участники праздника. Утром следующего дня байдару относили к морю и помещали на устроенные там вешала. Совершив жертвоприношение морю, спускали байдару в море и отправлялись поездку.

Летом, после окончания ловли тюленей на пловучих льдах, устраивали праздник голов. Из мясной ямы вынимали головы моржей и лахтаков и клали на шкуру посреди яранги. К самой большой голове привязывали длинный ремень и изображали вытаскивание из воды туши убитого моржа.

Праздник Кэрэткуна был посвящен «владельцу» всех морских зверей. Он устраивался поздней осенью и длился от 2 до 3 суток, в зависимости от зажиточности данной семьи; проводили этот праздник в помещении яранги. В качестве атрибутов на празднике употреблялась специальная сеть из сухожилий оленя («сеть Кэрэткуна»), разрисованные весла, фигурки птиц и изображение Кэрэткуна в виде небольшой человекообразной фигуры из дерева. Семья, устраивающая праздник, одевалась в одежду из кишок моржа и специальные головные уборы. В числе других праздничных блюд обязательно приготовляли толкушу из корней с тюленьим жиром и мясом оленя. По окончании праздника изображение Кэрэткуна сжигали на жирнике, пол подметали, мусор и остатки жертвоприношений собирали и бросали в море, считая, что этим возвращали морю всех убитых зверей.

При выполнении обрядов обычно употребляли бубен, который был в каждой семье. Чукотский бубен — узкоободный, круглый, диаметр его 40—50 см, с прикрепленной к обечайке ручкой. Колотушка делалась из китового уса или дерева.

Шаманы специального одеяния не имели, их можно было отличить лишь по большому количеству амулетов и кисточек, нашитых на одежду. Отличительной чертой шаманских действий являлось у чукчей чревовещание, шаман обычно проделывал различные фокусы (например, «прокалывал себя ножом» и т. д.).

Среди чукчей были широко распространены запреты, большинство которых вредно отражалось на оленеводстве и охоте. Так, чукчи-оленеводы, несмотря на огромный вред, наносимый стадам оленей полярными волками, убивали их лишь в случае прямого нападения, а обычно позволяли свободно разгуливать по тундре, так как волк считался оборотнем. Приморский охотник из-за обязательного траура по умершей жене иногда до 40 дней не выходил на охоту, пропуская ход моржей, и оставался на всю зиму без запасов пищи для семьи и для ездовых собак.

У чукчей существовало два способа погребения: сжигание трупа на костре и оставление его в тундре. Мертвого одевали в похоронную одежду, чаще из белых шкур. Когда труп оставляли в тундре, то при этом уби­вали оленей (у оленных) или собак (у приморских чукчей), считая, что покойник совершает на них путь в землю мертвых. Похороны сопрово­ждались многочисленными магическими обрядами.

По представлениям чукчей, в царстве мертвых лучшие места для оби­тания предоставлялись людям, умершим добровольной смертью. Добровольная смерть была широко распространена среди чукчей. Человек, желающий умереть, заявлял об этом своему родственнику, и тот должен был исполнить его просьбу, т. е. удушить или убить ударом копья. Чаще всего добровольную смерть предпочитали старики, но нередко поводом для нее служила тяжелая болезнь, сильное горе, обида.

Обращение чукчей в христианство имело место только вблизи русских поселков (Анадырь, Нижне-Колымск), но и здесь оно ограничивалось усвоением лишь некоторых простейших православных обрядов.

Народное  творчество.

В. Г. Богораз подразделял чукотский фольклор по его содержанию на космогонические мифы («первоздания вести»), сказки о похождениях шаманов и бытовые («настоящие вести») и сказания о межплеменных столк­новениях («времен раздоров вести»). Многие из чукотских мифов ана­логичны корякским, ительменским, эскимосским и мифам североаме­риканских индейцев. В чукотских мифах о сотворении мира встре­чается образ Ворона-Куркыля (корякский Куйкынняку, ительменский Кутх). Куркыль проклевал в небе дыру, через которую пробился рассвет. Он же похитил у злого духа мячи с зашитыми в них солнцем, луной и звездами, расклевав оболочку мячей, освободил светила. При этом он якобы опалил свои белые перья и с той поры стал черным. Наряду с этим имеется значительное количество сказаний, в которых Куркыль выступает в смешных и глупых положениях и часто оказывается одураченным.

Во многих сказаниях говорится о злых духах кэлет, о чудовищах, главным образом морских, о страшном Кочатко — белом медведе с костяным туловищем и шестью лапами и других.

Очень обширен раздел сказок о животных, птицах и насекомых. В них бурый медведь всегда представлен глупым, неповоротливым и попадает впросак. Больше всего на свете он боится куропаток, внезапно вылетающих из кустов. Лиса (ее сказочное имя Нутэнэут — «полевая женщина») хитра и коварна. Росомаха в сказках отличается вороватостью.

«Времен раздоров вести» рассказывают о столкновениях с оленеводами-коряками и с американскими эскимосами.

В чукотском фольклоре отсутствуют загадки и очень мало пословиц, зато очень распространены скороговорки.

По сравнению с богатым устным поэтическим творчеством, пляски и пение, если не считать обрядовых, были развиты у чукчей слабо. Обрядовые мелодии передавались по наследству в пределах семьи.