И.И. Мещанинов. Основные лингвистические элементы (в яфетидологическом их освещении)

статья из сб. «Язык и мышление», II. Л. 1934. С. 8-31

При углублении палеонтологического анализа, еще десять лет тому назад, было обращено особое внимание на сохраняющиеся в языке наиболее архаичные формы. К числу таковых принадлежат имена эпонимных героев, племенные и топонимические названия[2]. Собирание и анализ их с целью выяснения объединяющих их основ в границах Средиземноморья, включая Причерноморье с Кавказом и Переднюю Азию, выявили следующие племенные наименования, к которым сводятся все остальные, исторически известные[3]:

1) sal с его шипящею разновидностью шur и другими вариантами начального переднеязычного, наличные в именах Je-sal-ıa, ı-tal-ıa, а-шur, sır-ıa и т. д.

2) ber, в целой разновидности названий, начинающихся с любого губного звука, как то: ı-ber, ı-mer, ı-ver, e-ber, ber-ber, финнов mar-ı, эламитов ha-pır-tı и пр.

3) yon, зафиксированный в истории уже греческим малоазийским народом, и другие его разновидности по заднеязычной линии hon, hun, gun и др.

4) rош, в его разновидностях основы las, ras, откуда имеем такие названия, как pe-las-g, les-g, ras-en, rus_y, с ротатизмом a-rar-at, а также а-rax и т. д.

5) mesq^h, наличное в кавказском племенном названии, равно как и испанском bas-k и кавказском же a-bas-k, абхаз.

[с. 8]

6) kas, хорошо известное по кавказским и переднеазиатским названиям народов kas (каситов), kaz (казаков), haz (хазаров), а также в наименовании самой страны kav-kaz и Каспийского, Хазарского моря и др.

7) tuh или tuш, наличное в имени кавказского народа тушинов, а также с перебоем ш _V r, в наименованиях tor-k, tur-k и т. д.

8) gal, имеющиеся в имени древнего населения Франции, равно как и передне-азиатских q^hal-d, q^het, hal-an → al-an и пр.

9) kam, kab, известное по названиям kab-ar-da, kap-pa-dok-ıa, no первой части имени kav-kaz и др.

10) skol, сохранившееся в имени сколотов-скифов и kol-q^h’oв с одним заднеязычным в начале, а на западе, тоже с одним заднеязычным, kel-t.

11) sarmat, наличное в последующем за скифами племенном названии народа севера Причерноморья.

12) шumer или sumer, давшее также в своей трехсогласной основе название subar и пр.

Эти двенадцать основных племенных названий вскоре же подверглись сокращению путем сведения некоторых из них к одной основе. Так, прежде всего, объединились последние два: sarmat и шumer. Анализ их основы выявил, что корни их srm и шmr, при Функциональном t в имени сарматов, представляют собою не начальное трехсогласие, а соединение двух основ sr (с его шипящею разновидностью шr) и mr, утративших каждая по одному консонанту, причем в имени сарматов сохранилась полностью первая основа sar, а в имени шумеров — вторая mer. Таким образом, полной основой, объединяющей оба имени, было sar-mar, от каковой и образованы sar-ma[r]-t и шu[r]-mer[4].

Выделение указанным путем двусогласной основы, как первичной, вынудило признать исходное q^h в имени mes-q^h функциональным. В связи с этим, основа mes, при зафиксированном в армянском, тюркских и баскском языках законе перебоя s _V r, оказалась разновидностью того же самого mer (mes _V mer), которое уже отмечено в племенных названиях 2-й группы (ber)[5]. Тот же закон перебоя s, ш, следовательно и их артикуляционного антипода h в r (s || ш || h _V r), изъял из этой схемы еще две группы, а именно tuh и gal. Первая из них (7-я), при перебое исходного h в r, дает основу

[с. 9]

tur, шипящую разновидность tal, уже имеющуюся в 1-й группе (sal). Вторая — gal (8-я) сопоставляется по тому же самому закону с kas при его перебое исходного s в r (kar). Таким путем объединились 6-я и 8-я группы[6].

И, наконец, последующая переработка всех пока сохранившихся восьми племенных названий (sal, ber, yon, rош, kas, kam, skol, шumer) выявила одну, общую для них, особенность, а именно, что все они оканчиваются или на плавные l, r, n, или же на придувной s || ш (rош и kas). Исключение составляет только kab || kam. Последняя основа не возбудила особых сомнений как составная из ka-b или ka-m[7]. При этом представилась даже и возможность восстановить полную их основу, исходя из уже отмеченного наблюдения о возможности выпадения конечного l || r, как то мы имели в примерах с сарматами и шумерами (11-й и 12-й группы). Следовательно, kab и kam восходят к kar-b и kar-m. Но из того же сопоставления сарматов с шумерами мы уже видели отпадение r не только в первой, но и во второй части имени (sar-ma, шu-mer). Таким путем основа 9-й группы восстанавливается еще полнее в форме kar-mar или ker-mer, каковую мы и находим в более полно сохранившемся названии kı-mer[8]. Это имя при перебое его начального заднеязычного k в переднеязычный s || ш сводит 9-ю группу к 11-й и 12-й, объединяя кимеров с сарматами и шумерами. Тем самым в эту же группу включается и основа kab || kam.

После проведенного сокращения осталось уже не двенадцать основных, а семь групп[9], как-то:

1) sal во всех разновидностях, включая основу tuh 7-й группы.

2) ber, к разновидностям которой присоединилась 5-я группа с основою mes-q^h.

3) yon, в прежнем своем составе.

4) rош, в том же составе.

5) kas, включающая в себя и группу 8-ую (gal).

6) skol, оставшаяся в прежнем виде.

7) шumer с сарматами и кимерами, то есть в объединении групп 9, 11 и 12.

[с. 10]

Означенные семь племенных названий легли в основу ряда палеонтологических исследований Н. Я. Марра, но все же не остались в этом своем неприкосновенном виде. Они подверглись дальнейшему сокращению. Такому сокращению в значительной мере содействовал анализ самого грузинского языка, лежащего до сих пор в основе яфетидологических исследований. Грузинский язык, в своем преобладании трехсогласных корней, сопоставлялся в этом отношении с трехсогласием семитических основ и выявил, совместно с корнесловом семитической речи, вторичность своего трехсогласия, сводящегося к скрещению двухконсонантных основ[10]. В связи с этим и анализ приведенных выше племенных названий, в своей подавляющей части двусогласных, выдвинул также вопрос о первичности двусогласных корней.

Исследовательская работа, сосредоточившаяся в данном случае на этнической номенклатуре, все время брала задачи гораздо более широкие. Сами племенные названия привлекались Н. Я. Марром со специальным заданием выяснения наиболее архаичных форм в общем ходе глоттогонического процесса языков Средиземноморья, расширенно захваченных в основной цели изучения языков яфетического состояния, а не одних только терминов этнического состава. И если на этих племенных названиях выявилась равным образом первичность двусогласия, то она выявилась вовсе не как специфическая особенность только племенной терминологии. В племенных названиях мы имеем отражение общего языкового развития, улавливаемого в своем архаизме на этом материале именно потому, что сами племенные названия наиболее архаичны в среде другого корнеслова.

Это наблюдение перекинуло исследование на анализ трехсогласия семитических корней. Сравнительное изучение их с грузинскими привело к установлению, что трехсогласие явилось результатом слияния двусогласных основ с отпадением одного из соединившихся четырех консонантов. Пример этому мы уже имели в именах шумеров и сарматов (11-я и 12-я группы), основа которых шmr и smr восходит к четырех-согласию шrmr || srmr. А если трехсогласие вообще, и в частности в данных племенных наименованиях, оказывается ни чем иным, как следствием соединения двух основ, то в настоящем случае мы устанавливаем тем самым слияние воедино двух племенных терминов sal || шur и mer || ber. Таким образом, шумеры, сарматы, кимеры и т.д. представляют собою скрещение sal’oв и ber’ов, то есть двух племенных групп, уже отмеченных под №№ 1 и 2. Тем самым отстраняется необходимость самостоятельного

[с. 11]

сохранения их в объединенной 7-й группе[11]. Этого рода племенные образования входят одною своею частью в 1-ю, а другою во 2-ю группу и потому утрачивают данные для специального их выделения.

В то же время, уточнение закона перебоя заднеязычных и переднеязычных звуков в установленной схеме соответствий сибилянта и спиранта[12],привело к изъятию 5-й из семи групп (kas _V kar), каковой, по сибилянтной разновидности соответствует tas _V tar || tal, уже имеющееся в сальской группировке (№ 1)[13].

Таким образом, в семиплеменной группировке отпали 5-я и 7-я рубрики оставляя место только пяти:

1) sal, включающая в себя также 6-ю, 7-ю и 8-ю группировки двенадцатичленного деления, а равно первую часть терминов 9-й, 11-й и 12-й.

2) ber, со включением 5-й и второй части 9-й, 11-й и 12-й групп того же двенадцатичленного деления.

3) yon, в прежнем своем составе.

4) roш, тоже в прежнем составе.

5) skol, в том же составе.

Эта группировка сохранилась несколько дольше, пока не разъяснился термин племенного имени сколотов[14]. Оказалось, что первые его две согласные представляют собою дифференциацию диффузного звука ^s_h (слитного из s и h). Означенный диффузный звук в своем расчленении, т. е. при выходе из диффузности, дал с одной стороны переднеязычный ряд s → z ↑ t → d → θ и их свистящие и шипящие аффрикаты с альвеолярным ш → g; с другой стороны он же дал заднеязычный ряд h → g ↑ k → g → q с их гортанными и небными аффрикатами и гортанными ع → у. Третья возможность разложения того же диффузного ^s_h привела его к расклиниванию sh, в подъеме tk, аффрикативно t^sk^h и т.д. Таким образом, в диффузном ^s_h мы имеем не что другое, как единство противоположностей передне- и заднеязычной артикуляции, чем и обусловлен сам перебой сибилянтов (переднеязычных) и спирантов (заднеязычных).

Только что приведенный анализ язычных звуков вынудил изъять из пятичленной группировки последний термин skol, как сибилянтно-спирантную

[с. 12]

разновидность сальского, уже объединившего в себе обе языковые ветви, т.е. и сибилянтную и спирантную. Термин sal уже включил в свою группу основы с начальным переднеязычным (сибилянтом) и заднеязычным (спирантом) типа sal, hal и т.д., поэтому сюда же должна быть отнесена и вновь установленная разновидность сибилянтно-спирантного сочетания shal, в данном его варианте skol.

Осталось только четыре основных племенных термина[15]:

1) sal, с любым язычным в начале.

2) ber, с любым губным в начале.

3) yon, с любым язычным или губным в начале.

4) rош, с любым плавным в начале (l || r || n).

Установление такого, уже четверного, деления совпало с расширением задач яфетидологического исследования. Яфетидология с расового в основе, племенного деления языков перешла на исторический путь диалектического развития языков вообще в их общем охвате глоттогонии[16]. В связи с этим, на особенностях яфетических языков стал изучаться ход языкового развития, присущий всем системам речи, а не одной какой-либо отдельно взятой группировке их. Обращение яфетидологии в общее учение об языке коренным образом изменило прежний подход к племенным названиям.

Так, в первую очередь, племенные термины, и раньше привлекавшиеся лишь для выявления наиболее архаичных форм словообразования, стали привлекаться теперь не только в целях сведения к ним, в их четырех разновидностях, всех наличных названий народов и населенных пунктов. К этим основам стал сводиться весь наличный корнеслов во всем его многообразии.

С другой стороны, яфетидология уже вышла из узких границ Кавказа и к яфетидологическому анализу стали привлекаться языки в общем их охвате. В связи с этим и намеченные четыре племенные основы прослеживаются уже во всех языках.

Новый подход к исследовательской работе поставил на очередь и вопрос о том, что представляют собою племенные названия сами по себе. Если они лежат в основе глоттогонического процесса периода племенных образований, то они тем самым не могут быть изначальными. Племенные образования являются продуктом уже развитого периода исторического процесса. Им предшествуют иные общественные струк-

[с. 13]

туры, последовательным развитием которых они являются. В то же время усиливающийся упор на прослеживание семантических рядов выявил динамику в этих рядах, т.е. переход термина с одного понятия на другое. Тем самым, стал вопрос о переносе наименования на племенное образование с другой, предшествующей ему, социальной группировки. Сменилась сама постановка исследовательской работы по сведению всех словообразований к племенным основам. И сменилась она вполне естественным путем, так как трудно было обосновать, почему именно племенной термин лежит в основе всего словотворчества.

Одновременно выдвинулось и задание выяснения социально-экономических условий возникновения самой членораздельной звуковой речи, как преемницы линейной-кинетической[17]. По данным лингвистических, археологических и антропологических исследований, период формирования звуковой речи отнесен к стадиям верхнего палеолита, характеризуемым коллективною охотою с расчленением производства по специальностям и с расчленением внутри самой общественной среды[18]. Объединяющим началом охотничьего коллектива этой стадии не могла быть ни раса, ни племя. И то и другое являются продуктом уже более развитого исторического периода, созданные более развитыми формами хозяйственной деятельности, вызвавшими к жизни крупные общественные объединения.

В более отдаленные времена истории общества прослеживаются охотничьи коллективы, связанные не единством племени и даже не единством родового осознания на хозяйственной основе построенного объединения, а общностью конкретного вида производства. Эта общность производства и обусловливала собою само существование коллектива. Производство, как объединитель коллектива, воспринимается как производственный тотем. Тотем, в этом его понимании, и есть сам коллектив, т. е. само производство в его общественном выявлении производственных отношений[19].

К этим производственно-тотемистическим терминам, следовательно к терминам определенного вида производства, и низводятся упомянутые выше четыре основные племенные названия, первоначально означавшие тотем – производство, а позднее, в стадии этнических образований, перенесенные уже на племенные названия.

[с. 14]

Таким образом, прежний тотемистический и этнонимистический подход оказался лишь ступенью к спуску на производственные термины в их первичном тотемно-производственном проявлении[20].Эти термины выясняются как более архаичные, чем сама стадия племенных образований. Они использованы этою стадиею прикреплением их к новым общественным объединениям, к племенам; следовательно, они преемственно переключались на качественно совершенно иные социальные образования. Поэтому, упомянутые выше четыре звуковые комплекса sal, ber, yon, rош, обращаются из основных племенных названий в основные четыре лингвистические элемента. Они связаны с обозначением производства, значит связаны и с производственным объединением, в данном случае с охотничьим еще коллективом, и со всеми производственными действиями. Именно поэтому они и лежат в основе всего наличного словотворчества, преемственно развившегося из прежнего ограниченного запаса в сложных путях технической и идеологической перестройки.

Новый подход к истолкованию основных лингвистических элементов указал на неудобства самого наименования их sal, ber, yon, rош. Это наименование вышло из попытки увязать существующие племенные названия. Между тем, по самому своему существу, они лишь отразились в племенной номенклатуре, когда попали в стадию данного вида общественных объединений, доставшись ему по наследству от предшествующих социально-экономических форм и закрепившись за ним[21].

В связи с этим, сама группировка, оставаясь тою же самой, получила иное обозначение, буквами А, В, С, D. Каждый элемент двусогласен, но с различным расположением фонем.

1) Элемент А. Имеет в начале любой звук язычной артикуляции, т.е. сибилянт (переднеязычный) зубной (свистящий) s → z, альвеолярный (шипящий) ш → γ, взрывные t → d → θ, их аффрикаты свистящего ряда t^s → d^z → θ^s и шипящего ряда t_ш → dj → θ_ш, или спирант (заднеязычный) h → g, гортанные ع → y, взрывные k → g → q, их аффрикаты небного ряда k^h → g^g → q^h и гортанного k_۶ → g_y → q_۶. Любой из этих звуков может быть первым, начальным, согласным данного элемента. Вторым согласным (исходным) оказывается один из плавных, а именно l или r. Наличные в основе два согласных звука, язычный в начале и плавный в конце, расклиниваются огласовкою а, о || u, e || ı. В результате мы имеем различные сочетания данных согласных, как-то: sal, sar, шur, dal, d^zal, djar, hal, gal,

[с. 15]

kar, q^hal, q^har, g^gar и т.д. с различными огласовками внутри преимущественно по нормам гласных соответствий сибилянтной свистящей, шипящей и спирантной групп и ветвей[22].

2) Элемент В. Имеет в начале любой губной звук, а именно m, f, v, w, и взрывные p → b → φ. Исходным консонантом является плавный же l или r. Объединяемые здесь основы будут ber, mer, ver, vel, pel, и т. д. с различными огласовками.

3) Элемент С. Начинается с любого указанного выше язычного или губного звука, но оканчивается на плавно-носовой n. Сюда относятся такие основы как san, ban, man, van, hon, yon, don, kon и пр., равным образом с различными огласовками.

4) Элемент D. Имеет обратное размещение согласных, начинаясь с плавных l, r, n и оканчиваясь язычным придувным s || ш _V h. Этой основой объединяются такие Фонетические комплексы как las, ras, roш, roh, noh, nos и др. без различения огласовок.

Уловленные анализом наличного языкового материала четыре лингвистические основные элемента должны получить свое объяснение вне зависимости от одного только языкового анализа. Впрочем, и этот анализ, казалось бы, можно продолжить в отношении элемента С. Означенный элемент, в своих разновидных основах типа san, ban, ban, yon и т. д., отличается от первых двух только перебоем исходных l или r на носовой n. Между тем, такой перебой относится к числу характерных фонетических законов. Следовательно, элемент С оказывается, при таких условиях, разновидностью первых двух элементов, в которых исходный плавный l || r заменен их перебойным носовым звуком n (san _V sar, ban _V bar, ban _V bar, yon _V yor и т. п.). Таким путем, число основных элементов сократилось бы до трех[23],а именно:

a) Начинающийся с любого язычного, с передне- или заднеязычного во всех их разновидностях, и кончающийся плавными l || r (элемент А) или их перебойным n (элемент С).

b) Начинающийся с любого губного и кончающийся плавным l || r (элемент В) или их перебойным n (элемент С).

[с. 16]

с) Начинающийся с плавных l || r , или их перебойного носового n, и кончающийся придувным сибилянтом или спирантом (s || ш _V h).

В них мы имеем древнейшие, улавливаемые на языковом материале, звуковые комплексы. Они присущи всем языкам, но проявляются в них далеко не всегда в цельном виде. Динамика языкового развития ведет к скрещению элементов, к слиянию их, вырабатывая из весьма иногда сложного их сочетания свои основы. Таковы, например, трехсогласные корни семитической речи и гораздо более осложненные построения основ в языках индоевропейского строя. В наиболее чистом своем виде элементы всплывают в языках так наз. элементного пиктографического письма, в частности в шумерском, эламском и в современных дальне-восточных[24].Большинство же языков других систем в том числе индоевропейские, семитические, урало-алтайские, тут же и современные яфетические, имеют уже настолько сложные основы, что в них элементы улавливаются лишь путем углубленного анализа корнеслова. Каждый язык вырабатывает к тому же и свои фонетические законы, затрудняя тем самым еще в большей мере аналитическое прослеживание в них элементов.

Основные лингвистические элементы, воспринимаемые как таковые, а не как прежние племенные только названия, приближают нас к первичной стадии оформления членораздельной звуковой речи, поэтому, для их уяснения, приходится затронуть вопрос о характеристике самой этой стадии[25].К тому же, переход на звуковую речь не может быть объяснен лишь изменением антропологического типа. Несомненно, что способность выражать свои мысли при помощи голосового аппарата вырабатывалась под воздействием определенных социальных условий.

Человечество общалось кинетической речью, сопровождаемою животным выкриком, пока это удовлетворяло его потребностям. Когда же потребности общения переросли фактические возможности линейного-ручного языка жестов, тогда стал делаться преимущественный упор на используемый диффузный выкрик. Упор на него привел его к членораздельности, выделив фонетические оттенки, которые и устанавливаются в отмеченных выше четырех основных звуковых комбинациях[26].

Переходной период на звуковую речь был уловлен и Энгельсом. По его словам «потребность создала себе орган: неразвитая глотка обезьяны преобразовывалась медленно, но неуклонно, путем постепенно усиливаемых

[с. 17]

модуляций, и органы рта постепенно научились произносить один членораздельный звук за другим»[27].

Предполагать, что человечество изначально владело звуковою речью, конечно, нельзя. На грани очеловеченья примата звуковые способности ограничивались пределами животного выкрика, цельного в своем нерасчлененном составе, и отрицать использование этого выкрика в общем составе кинетической сигнализации не приходится. Человек им пользовался искони как одним из средств общения в общем комплексе других способов внешнего выражения мысли. Следовательно, выкрик имел уже социальное использование задолго до выработки звукового языка, имея социальную значимость на заре истории общественного человека. Но все же, первично, он остался лишь выкриком, и именно потому, что он уже был социально используем он содержал в себе все предпосылки к последующему своему же развитию по пути к звуковому языку, расчленяясь приводимыми в движение артикулирующими органами. И в этом пути к членораздельности голосовой аппарат, как отметил Энгельс, преобразовывался медленно, неуклонно идя к усиливающейся модуляции и постепенно вырабатывая один членораздельный звук за другим.

Артикулирование отдельных органов голосового аппарата создавалось не сразу. Оно и не могло сразу создаться, так как весь процесс представлял собою один из видов борьбы человека с природой, в данном случае борьбы со своим же собственным физическим типом. Это будет тоже явлением социального порядка, так как такой борьбы, в таком ее выражении, нет в животном состоянии. Отношение к природе различно у человека и у животного. Последнее только пользуется внешнею природою и производит в ней изменения просто в силу своего присутствия[28]. Такое отношение к природе изменилось не сразу с очеловечением примата, именно поэтому и приходится признать, что на низших ступенях своего развития человеческое общество в отношениях своих к природе вовсе не отличалось от животного столь коренным образом, как это оформилось позднее, когда человек своими изменениями заставил природу служить своим целям и стал господствовать над ней[29].Одним из таких шагов к господству над природой было, конечно, изготовление искусственных орудий, когда человек стал сознательно оттесывать кремень, приспособляя его к растущим потребностям

[с. 18]

своего трудового акта. Здесь была одержана несомненная победа над природою, и притом победа именно человека, так как животное не способно к достижениям подобного рода. Но Энгельс же предостерегает от поспешных обольщений нашими над нею победами. По его словам «каждая из этих побед имеет, правда, в первой линии те последствия, на которые мы расcчитывали, но во второй и третьей линии совсем другие, непредвиденные препятствия, которые слишком часто уничтожают значение первых»[30].

Сама борьба ярко выявляет ряд противоречивых явлений, и одним из таковых оказывается подчинение самого человека действию природы, что и выразилось в магическом оформлении его мышления. Человек неуклонно шел к господству над природою и на этом своем пути выявил в своем сознании ее преобладающую власть над собою же. Человек, еще в охотничьем состоянии своего хозяйства, уже нуждался в использовании сил окружающего внешнего мира, привлекая их к соучастию в своих трудовых действиях. Но, технически, он оказался слишком для этого слаб, и сношения его с природою выявились в своеобразной структуре мышления, приведшей к необходимости общаться с созданными воображением человека магическими силами, чествовать их и ублажать[31]. Именно здесь, в ритуальных плясках и песнях, в значительной степени усиливалась артикуляция на голосовой аппарат, ускоряя переход его к членораздельности.

В этом процессе мы, конечно, имеем не ход одного только биологического развития. Само биологическое развитие есть следствие социального прогресса. Оно подчинено ему и является главным образом его результатом. Если бы не было социального воздействия, то и животный выкрик не вышел бы из своего слитного, диффузного состояния выкрика, как это наблюдается у животных. Социальный фактор в этом своем проявлении достаточно ярко выявляется даже и по отношению к самим животным, живущим в общении с человеком. «Собака и лошадь развили в себе, благодаря общению с людьми, такое чуткое ухо по отношению к членораздельной речи, что, в пределах свойственного им круга представлений, они научаются понимать всякий язык… Всякий, кому приходилось иметь дело с такими животными, едва ли будут отрицать, что теперь часто бывают случаи, когда они ощущают, как недостаток, свою неспособность к членораздельной речи»[32]. Настолько сильно социальное значение звукового языка и самой социальной среды человека. В естественном состоянии ни одно животное не

[с. 1 9]

испытывает такого рода неудобств, и то немногое, что они имеют сообщить друг другу, может быть передано и без помощи членораздельной речи[33].

Отсюда с бесспорной ясностью выступает, что звуковая речь человека, произносимая им же приведенным в действие артикулирующим голосовым аппаратом, ни в коем случае не является «даром» природы. А если это действительно так, то и весь процесс постепенного приведения в действие органов гортани и рта, следовательно и весь процесс образования фонем, есть равным образом социальный, а вовсе не биологический процесс. Поэтому к нему и приходится отнестись с набольшею осторожностью, во избежание чрезмерного упрощения кажущегося однообразия в поступательном ходе выделения одного звука за другим. Наоборот, этот процесс крайне сложен в своих многообразных проявлениях, и если дальше наблюдается как будто бы плавная схема последовательного разложения сложных звуков, то это объясняется лишь желанием дать общий облик звуковой динамики, отнюдь не однообразный у всех отдельно взятых представителей уже наличной развитой речи.

Исследовательская задача осложняется еще и тем, что сама история звукового языка теряется на своих начальных этапах в глубокой древности. К тому же, постепенность выработки членораздельных звуков лишает возможности даже более или менее точно определить грани переходного периода от кинетической – ручной речи к звуковому языку[34]. И если яфетидология относит нижнюю грань звуковой речи к последней стадии древнего каменного века, то здесь имеется в виду только оформление этого способа общения в его уже явно доминирующей роли среди еще существующих иных способов выражения мысли.

При таком положении дела едва ли можно утверждать, что те четыре лингвистические элемента, которые уловлены яфетодологическим анализом, относятся в своем генезисе к этому периоду уже доминирующей звуковой речи. Весьма возможно, что их придется спустить значительно ниже. Они, эти четыре элемента, представляют собою древнейший, но отнюдь не синхронистический, результат разложения диффузной артикуляции голосового аппарата под воздействием труд-магического процесса.

Диффузное действие голосового аппарата уже давно было социально используемо. Оно участвовало в общем комплексе кинетической сигнализации. Это был уже выкрик общественного человека, его социально обу-

 [с. 20]

словленный сигнал, а не простое только рефлекторное движение животного. Но с другой стороны, нельзя допустить, чтобы членораздельная звуковая речь возникла самостоятельно и случайно. Она не могла возникнуть самостоятельно без всякой преемственной связи с физически готовым аппаратом. Весь процесс развития звуковой речи, продолжающийся и поныне, был в особенности на первых своих ступенях ярким выявлением борьбы человека со своею собственною физическою природою, в результате которой столь коренным образом преобразовалась неразвитая глотка примата[35].

Звук идет протоком воздуха из легких через гортань и проходит надставною трубою полостей рта и носа. Продвигаясь к наружному выходу, звук трется о внутренние грани надставных труб, приобретая тем самым фонетическую сложность. Но, при животном выкрике, отдельные органы надставных труб (рта и носа) остаются без достаточно отчетливой артикуляции и потому отдельных фонем получиться на может.

Такой выкрик условно называется диффузным. Он не разложим на составляющие его части, естественно соучаствующие в конечном итоге протекающего звука без особого на него упора. Такой звук однороден с начала до конца, не имея способности переходить от одних звуков в другие. Таково физиологическое определение животных выкриков вообще. С другой стороны, животный выкрик уже сложен в своем составе и заключает в своем единстве ряд противоположностей, которые и могут выявиться, когда будет сделан сознательный упор на артикулирование отдельных органов надставной трубы, через которую проходит звук. Но, такой артикуляции не в состоянии сделать животное.

Артикуляция звука есть уже результат осмысленного воздействия и никоим образом не может быть отнесена к числу явлений чисто биологического порядка. Следовательно, членораздельная звуковая речь, выявившаяся в результате усиления артикуляции, тем самым, очевидно, не изначальна.

Требовалось длительное воздействие на органы рта и гортани для придачи им артикуляционных способностей с приспособлением к тому и самого голосового аппарата. Поскольку сам процесс такого приспособления шел под давлением определенного социального воздействия, постольку же и само изменение антропологического типа, в части его голосового аппарата, обязано тем же причинам социального воздействия. И если развитие мышцев, регулирующих движение языка и обусловливающих специальную артикуляцию гортани, лишь намечается у неандертальского типа ископаемого человека, то окончательное оформление их устанавливается уже у кроманьона

[с. 21]

в достаточной степени для раздельного регулирования голосового аппарата[36].

Физический тип кроманьона разнится от предшествующего ему неандертальского не только усовершенствованием голосового аппарата. Это вполне естественно, так как потребности в членораздельной звуковой речи сами в свою очередь обусловлены осложнением хозяйственной деятельности, осложнением трудового акта. Эти осложнения сказывались, конечно, не в одном только упоре на язык. Поэтому, изменялся весь физический тип, а не одни только органы произношения.

Если членораздельная звуковая речь не могла быть, как отмечалось выше, изначальною, являясь результатом социального воздействия на животный выкрик, сохранившийся в своем диффузном состоянии у уже общественного человека, то тем самым придется отрицать возможность изначального состояния и кроманьонского типа.

В кроманьоне мы наблюдаем резкий скачек, отбросивший его от неандертала. Скачек внешне выразился в изменении физической структуры человека настолько ярко, что археолог и антрополог обычно считают обе разновидности человеческой породы инорасовыми в своей основе. Отсюда – неизбежные толкования о смене рас путем внедрения новых взамен старых и т. д.[37] Между тем, очевидно, мы имеем тут резкий коренной перелом в самих формах трудового действия, что и обусловило не приход, а трансформацию физической породы человека, явно отличную в двух сравниваемых ее типах. В путях этой трансформации, общественные потребности обусловили также и оформление членораздельной звуковой речи артикуляционным воздействием на диффузный выкрик предыдущего состояния[38].

При последующем упоре на органы голосового аппарата, артикулирующими могли оказаться органы рта, в частности язык и губы. В своем движении при проходе звука, язык наиболее четко реагирует кончиком, среднею частью и заднею. Кончик языка или приближается к зубам, образуя зубные переднеязычные звуки («свистящие» по яфетической терминологии), или подымается кверху в сторону десны верхних зубов (альвеолам) и далее, оформляя церебральные альвеолярные переднеязычные звуки («шипящие»). Середина языка, при артикуляции, приподнимается

[с. 22]

к нёбу, сокращая тем самым проход звука и придавая ему смягчение (палатализацию). Задняя часть языка, при ее движении, дает заднеязычные звуки, смыкаясь в некоторой их части с гортанными.

Действие губами при проходе звука образует в зависимости от движения губ или губно-губную артикуляцию (w ↑ p → b → φ) или губно-зубную (f → v). И, наконец, полость носа дает сонорные носовые, из которых n перебивается с плавными r и l.

Эти три наиболее отчетливо выступающие артикуляции и выделяют, при разложении диффузного выкрика, три основные звуковые комплекса, каковые и уловлены уже в развитом словотворчестве, как три основные лингвистические элемента, с четвертою их разновидностью в виде элемента С [39]. Такое объяснение элементов было бы достаточным, если бы звуковой комплекс, в его установленном виде, состоял только из одного звука указанных артикуляций, а не из парного их сочетания. В виду этого придется продолжить анализ, обратившись к более углубленному рассмотрению фактических возможностей самого диффузного выкрика.

Для уточнения излагаемой мысли приходится вновь повторить, что используемый, до членораздельности голосового аппарата, животный выкрик может быть назван таковым лишь условно. Он уже входит в состав кинетической речи, сопутствуя жесту и т.д. Следовательно, он уже социально обусловлен. Это – не животный выкрик, хотя бы он и оставался еще диффузным. Именно поэтому он уже содержит в себе все предпосылки к последующему выделению артикуляции и тем самым к последующему выделению фонемы.

Выше уже указывалось, что такое выделение артикуляции, очевидно, не может быть отнесено за счет явлений биологического порядка. Оно обусловлено определенными общественными потребностями и является результатом вызванного ими общественного воздействия. Но, самое использование голосового аппарата есть все же использование физической природы человека. Отсюда следует, заключение, сводящееся к тому, что оформление основных лингвистических элементов есть результат социального воздействия на биологические явления.

И посколько физическая структура человека одинакова, где бы ни существовал человек, постолько мы уже имеем предпосылкою общность биологического явления. Поэтому, сходные социально-экономические условия, вне зависимости от каких-либо расовых признаков, могли в результате своего социального воздействия на еще диффузно работающий голосовой

[с. 23]

аппарат, привести к выделению артикулирующих органов, оказывающихся везде одними и теми же. Этим и объясняется повсеместное наличие во всех языках указанных основных элементов в их более отчетливо выступающей или же более осложненной форме последующего их использования развивающимся процессом языкотворчества.

Определение звукового состава означенных элементов проводится, таким образом, по артикулирующим органам. Между тем, сама степень артикуляции продолжает все время оставаться под социальным воздействием, а потому далеко не стабильна, посколько не стабильна сама социальная основа. Отсюда следует вывод, что ныне улавливаемые фонемы должны тем самым разниться от фонетических способностей речи на первых ее ступенях оформления звуковой членораздельности[40].Из сказанного можно заключить, что основные лингвистические элементы в том виде, в каком они обычно приводятся (sal, ber, rош, yon), в значительной степени условны в своей уже современной передаче характера звука. Прежде всего, они условны потому, что изъяты от всякого учета диффузности звука. Диффузный выкрик и диффузный же звук далеко не одно и то же. Диффузный выкрик разложился на звуки (фонемы). В этом и заключается процесс членораздельности, но отсюда все еще не следует полное тогда же исчезновение диффузного звука, то есть не выкрика в его целостном животном еще состоянии, а самой фонемы – продукта социального порядка.

Животный выкрик диффузен, потому что в нем соучаствуют еще самостоятельно не артикулирующие органы голосового аппарата. Фонема же использует уже артикулирующие органы, приведенные в действие общественным на них упором. Фонема социальна, в этом ее отличие от животного выкрика, но отсюда еще далеко до признания точной регламентации действия каждого органа в отдельности. Возможно продолжение совместного действия нескольких органов в образовании одного звука. Это будет тоже диффузность, но уже иного порядка. Это будет диффузность фонемы.

Фонема имеет свою историю. Поэтому свою историю должен иметь и определяемый ею элемент в его внутреннем переоформлении, вне зависимости еще и от другого фактора его движения, от скрещения самих элементов, дающего новые звуковые комбинации более осложненных основ. Кроме того, элементы развиваются в потребностях своего семантического различения, т.е. опять-таки не по линии, биологически обусловленной.

[с. 24]

Движение элемента неразрывно связано с движением семантики[41]. Расчленение же значимости использует для нового обозначения оттенок фонемы. Следовательно, здесь мы имеем взаимодействие семантики и фонетики. А посколько фонема находится в движении, мы, в силу этого, и к элементам не можем подходить только в стабильном их восприятии.

Современная нам артикуляция далеко еще не достигла чистоты звукового оформления, частично сохраняя по сей день совместное действие артикулирующих органов, уже способных действовать и самостоятельно. Это будет уже фонема, но все же диффузная в своей совместности артикулирующих органов. Таким образом, диффузность в этом ее понимании, ещё далеко не изжита и по настоящее время. К числу таких слитно-артикулирующих звуков можно отнести губно-зубные (f → v), язычно-губные (лабиализация), губно-носовые (m), губно-заднеязычные (например, в китайском) и т.д.[42] В связи с этим, приходится признать, что ясность каждого элемента выступает далеко не в достаточной степени во всех языках. Отсутствие такой ясности в значительной доле и объясняется тем, что в некоторых языках мы еще улавливаем, как характеризующий их признак, диффузное состояние звука, объединяющего собою начальные консонанты двух элементов. Таковы лабиализованные звуки абхазского языка, таков же по отзывам китаистов, ряд звуков губной аспирации в китайском и пр. И если движение фонемы идет к ее упрощению, то, естественно, что эти диффузные пока еще звуки приведут впоследствии к удалению их сложности, выделяя тем самым тот и другой элемент в зависимости от того, какая из слитных еще артикуляций окажется преобладающей. Отсюда приходится притти к выводу, что в период оформления членораздельности звуковой речи, когда образовывались основные лингвистические элементы, мы не могли еще иметь обязательного уничтожения диффузности в полном ее объеме.

Только с этою оговоркою следовало бы подходить к выявлению возможностей образования самих элементов.

Наиболее простой случай диффузности, предшествующий выделению самостоятельной артикуляции органов рта, будет совместное действие двух надставных труб, а именно полостей носа и рта. Разбитие диффузности данного состояния идет путем приведения в действие нёбной занавески,

[с. 25]

которая, поднимаясь кверху, разобщает полость рта от носовой. Таким путем выделяются ртовые звуки. Здесь мы имеем уже членораздельность, хотя бы и в плоскости только разделения двух надставных труб. Следовательно, тут пред нами уже результат социального воздействия, так как животный звук один в своем составе. Это единство диффузности ртово-носового выкрика уже заключает в себе две противоположности, которые и выделяются в процессе разложения прежнего слитного состояния, выявляя отдельно ртовую и носовую артикуляции и сохраняя в то же время возможность их совместного действия при образовании звука[43].Отсюда же получается раздельное сочетание обеих групп звуков, то есть носовых и ртовых или же ртовых и носовых[44].

В первом случае образуется комплекс звуков, именуемых элементом D, а во втором – элементом С. Из них элемент D, при выявившемся фонетическом перебое носового n в плавные r и l, соединил все эти три фонемы в их использовании как начальный консонант слогового образования. Элемент же С сохранил носовой n в конце слога (элемента) при нечленораздельности ртового звука в начале звукового комплекса. Поэтому он, при последующем расчленении самих ртовых звуков, объединил в себе все возможные их разновидности, распавшиеся как на язычные, так и на губные. В этом и заключается отличие элемента С от двух других (А и В).

Последние проводят артикуляционное разделение внутри ртовых, тогда как элемент С этого различия не проводит. Он является следствием дифференциации не ртовых звуков, а двух надставных труб, рта и носа.

Наиболее артикулирующим оказывается нижняя надставная труба, использовавшая движение языка и губ. Прежнее их единство, частично и сохранившееся например в лабиализации, распалось на эти две противоположности, дав начальный консонант язычного ряда (элемента А) или же губного ряда (элемента В)[45].

Последующий процесс расчленения выделил артикуляционные противоположности передне- и заднеязычных, проводя деление внутри элемента А

[с. 26]

на сибилянтную (переднеязычную) его разновидность и спирантную (заднеязычную)[46].

В результате анализа данного явления, приведшего к членораздельности звуковой речи, мы вернулись к тем же четырем комбинационным разновидностям, которые и были уловлены по наличному языковому материалу палеонтологическим его разбором, как наиболее архаичные основы, которым и было присвоено наименование основных лингвистических элементов в их буквенном обозначении А, В, С, D, заменившим собою те же четыре элемента – основы, построенные на анализе племенных названий sal, ber, yon, rош.

Группировка их представляется в нижеследующем виде:

I. Разложение носово-ртовой диффузности двух надставных труб в ее двух разновидностях:

1. Звуки носовой и ртовый – элемент D,

2. Звуки ртовый и носовой — элемент С.

II. Разложение ртовой диффузности в одной полости нижней надставной трубы, равным образом в двух разновидностях:

1. Язычные – элемент А,

2. Губные – элемент В.

Оба эти элемента, оканчиваясь на носовой n, образуют уже отмеченный выше элемент С, который их объединяет по признаку вообще ртового звука во всех его наличных разновидностях, представленных как начальный консонант слога при исходном носовом n. Элементы А и В отличаются от него тем, что имеют в конце перебойные для n плавные, уже тоже ртовые, звуки r или l, и начинаются каждый со своей артикуляции, а именно: А – язычной и В – губной. Таким образом, оба эти элемента, А и В, отличаются от элемента С тем, что обоими своими консонантами артикулируют уже в нижней надставной трубе, во рту, тогда как элемент С имеет своим исходным согласным носовой звук.

III. Разложение язычной диффузности, тоже в двух разновидностях:

1. Переднеязычные, образующие сибилянтную ветвь,

2. Заднеязычные, входящие в спирантную ветвь.

Получаются две разновидности элемента А, выделяемые по начальному консонанту[47].

[с. 27]

IV. Разложение передне- и заднеязычных звуков на две противоположности каждые[48]:

1. Переднеязычные: а) зубные (свистящие), б) альвеолярные (шипящие).

2. Заднеязычные: а) нёбные, б) гортанные.

Таким образом состав этих четырех основных лингвистических элементов определяется следующим образом[49]:

Элемент А делится на две группы: 1) сибилянтную, имеющую в начале переднеязычный звук, а именно: а) свистящего ряда s → z ↑ t → d → θ и их аффрикаты t^s → d^z → θ^s; б) шипящего ряда ш → _J ↑ t → d → θ и их аффрикаты t_ш → d_J → θ_ш; 2) спирантную, начинающуюся с заднеязычного звука, как-то: а) заднеязычные h → g ↑ k → g → q и их аффрикаты нёбного ряда k^h → g^g → q^h и гортанного k_۶ → g_y → q_۶; б) гортанные ع → y с теми же взрывными заднеязычными k → g → q и гортанными аффрикатами k_۶ → g_y → q_۶.

Начинаясь с одного из этих звуков, элемент А оканчивается на r или l, то есть на звуки той же ртовой артикуляции (sal, sar, шur, tal, t^sal,t_шar, hel, ker, q^hal и т. д.).

Элемент В имеет в начале губной звук m || f → v || w ↑ p → b → φ и оканчивается плавными r или l (mar, mal, var, val, bal, bar и др.).

Элемент С имеет любой ртовый звук в начале (любой указанный выше язычный или губной) и оканчивается на носовой n (san, шun, tan, man, van, hon, gon, yon и т. д.).

Элемент D начинается с носового n или его перебойных плавных r || l и оканчивается на язычный придувной (las, ras, rош, roh, noh и пр.).

Во всех этих примерах огласовка решающей роли не играет[50].

При таком понимании основных лингвистических элементов, со сделанной выше оговоркою относительно фонетической стороны каждого звука, более ясно оттеняемого лишь позднее в историческом ходе развития речи, они, эти элементы, действительно лежат в самом процессе оформления членораздельного звука, потому что по ним прослеживается упор на выход

[с. 28]

из диффузного состояния выкрика, то есть именно путь к членораздельности звука. Этот путь имеет свою историю, вовсе не законченную и по сей день. Утверждение о том, что человеческое общество создало членораздельную речь и на этом успокоилось, имеет не больше данных для признания его правильным, чем широко распространенное мнение о расовой обособленности кроманьона, принесшего с собою в Европу членораздельный язык. Наоборот, процесс разложения диффузности продолжается и сейчас.

Слитное состояние не только различно артикулирующих органов рта, но и обеих надставных труб мы имеем, например, в назализации. Кроме того, если под диффузностью понимать слитное состояние двух противоположных начал, двух надставных труб, соучаствующих в образовании звука носом и ртом, то диффузным придется признать и единство формирования звука в одной полости рта двумя различными его органами, языком и губами, а также соучастие в создании звука гортанью и надставными трубами, когда воздух, идущий из легких, резонирует в гортани, во рту или носовом проходе.

Если диффузность, по своему существу, есть не что иное как единство еще не разложившихся противоположностей надставных труб или органов одной надставной трубы, то качественным изменением той же диффузностп будет и единство двух противоречащих друг другу формирований звука длительностью и взрывом. В таком случае и то, что мы называем аффрикативностью является, равным образом разновидностью диффузности. Аффрикаты не только наличны в современных нам языках, но и хорошо известны по фонетике даже индоевропейской речи.

Более того, диффузностью, в этом ее понимании, будет и соучастие в образовании звука гортанью и надставною трубою (полостью рта), то есть соучастие голоса и шума.

Следовательно диффузными, с означенной точки зрения, окажутся и все звуки, разделяемые нами на звонкие и сонорные. Вопрос только в качественном измерении самой диффузности, далеко не одинаковой во всех отмеченных случаях.

При таком расширенном понимании диффузности мы будем иметь в ней не что иное, как процесс диалектического развития фонемы.

В этом процессе диалектического развития диффузного звука (выкрика), в его начальном понимании еще нерасчлененности на фонемы, выделяется один период, именно период фонемного оформления, разбившись на фонемы, слитный до этого выкрик дает два противоположные артикуляционные проявления, внешне выражающиеся в сочетании уже не одного от начала

[с. 29]

до конца цельного звука, а двух фонем, что и образует членораздельный слог, используемый уже как отдельный сигнал – слово. В этом начальном периоде членораздельности выкрика и выявляются основные лингвистические элементы.

Именно поэтому прежнее их наименование sal, ber, yon, rош, должно быть заменено более условным буквенным обозначением, указывающим состав комплекса, но отнюдь не предопределяющим конкретное обозначение каждой составляющей его фонемы. Приведенные выше термины, в этом их виде, взяты уже из наличного состава развитых языков, палеонтологический анализ которых неминуемо воспринял современный нам разрез звукового продвижения. В данном же своем оформлении эти элементы являются продуктом уже развитой фонемы с точным, к тому же, разделением обоих согласных уже ясно выступающею огласовкою[51]. Такая же оговорка требуется и по отношению к приведенной мною схеме звукового состава каждого элемента, в равной мере построенной лишь с учетом исторически зафиксированных разновидностей каждого звукового ряда, следовательно схеме далеко не законченной и вовсе не безукоризненно точной.

Сказанное все же отнюдь не срывает правильности прежнего утверждения о глубочайшем для звуковой речи архаизме устанавливаемых элементов А, В, С, D, лишь развитая разновидность которых отмечается в примерах приведенной выше схемы. В основе их лежат не эти конкретные примеры, пригодные для определенного развитого периода, а то отмеченное определение комплекса, разновидностью которого они являются.

Элементы формируются под воздействием социальных условий на физические особенности голосового аппарата. И только потому что лежащее в основе биологическое явление обще всей породе человека, мы и имеем наличие всех элементов во всех языках. В этом и заключается один из самых крупных аргументов в пользу признания изначальности элементов для членораздельной звуковой речи, когда наличие их, наблюдаемое повсюду, объясняется не расою и не племенем, а сходством созидающих социально-экономических условий.

Эти элементы вызваны к жизни потребностями определенного состояния человеческого общества. Они вырабатываются в процессе уточнения сигнализации сношения. Поэтому каждый сформировавшийся элемент должен иметь значимость. Приурочение к нему определенной значимости и лежит в основе разбивки выкрика на членораздельность. Если бы не было социально обусловленной потребности во внешнем выражении более уточненной сигна-

[с. 30]

лизации, то прежний диффузный выкрик оставался бы без изменений. Качественная его трансформация обусловлена возникновением в общественной среде, в зависимости от развития форм производства, необходимости в большей дифференциации сигнала. Этому, при определенном составе кинетической речи, уже перестал удовлетворять жест руки и упор пошел на уже давно наличный звуковой выкрик. Следовательно, развитие и даже изначальное оформление звукового комплекса находится в зависимости от потребностей сигнализации с точным приурочением к ней значимости, то есть от семантики[52]. Таким образом, семантика на самых первых порах развития звуковой речи уже лежит в основе ее оформления и если бы не было потребности в новых обозначениях, то и не вышел бы из диффузного состояния сам лингвистический элемент.

Но, с другой стороны, при раздробленности пользующихся речью коллективов, слабо связанных между собою условиями деятельности еще охотничьих обществ, переходящих на использование звукового языка[53], нельзя предполагать о взаимной согласованности их в закреплении за каждым элементом одного и того же значения. В результате, каждый элемент имеет в период своего образования определенную семантику, то есть является словом, но может иметь различную значимость в различных коллективах. И если каждый имел в своем распоряжении все возможности артикуляционных сочетаний, следовательно все четыре элемента, то все же он мог делать преимущественный упор на один из них, используя его в большей степени, чем остальные[54]. Предполагать же наличие в каждом таком коллективе только одного элемента конечно нельзя, так как биологическая предпосылка дает возможности артикуляции и гортанью и надставными трубами, а во ртовой полости языком и губами и т. д.

Разложение диффузного выкрика дало слово, но оно дало и фонему. Дальнейший процесс звукового развития пошел и в части фонемного оформления и в части словарного.

Фонема изменяется развитием артикуляционных сочетаний. Это движение фонемы используется и при словарном семантическом различении, в чем и заключается один из факторов ее собственного развития. Кроме того, движение слова идет и во взаимном столкновении слов, давая в синтезе новое, уже качественно иное, скрещенное или составное образование.

[с. 31]

Скрещение элементов есть не что иное как скрещение слов, потому что элемент должен иметь значимость, следовательно уже является словом. Это утверждение относится и к древнейшим периодам глоттогонического процесса, именно к самому формированию элементов, то есть к периоду разложения диффузного выкрика. Отражение этого периода мы находим в языках пиктографического письма, перешедших в идеографическое обозначение знаков, в которых слово близко, а иногда и полностью совпадает с элементом. Такие языки, по признаку их корнеслова, мы и называем языками элементного строя[55]. Все же эти языки не могут быть чистыми носителями элементов, потому что сами элементы находятся в процессе идущего развития[56], давая в своем соединении новые формирования, один из примеров какового мы и имели в упомянутых выше племенных названиях сарматов, шумеров, кимеров и т. д., то есть в слитном сочетании их различия, в данном случае элементов А и В.

Тот же процесс скрещения элементов выявляется также и в уже указанных трехсогласиях семитических основ, образовавшихся от сочетания двух элементов, фактически четырех согласных, утрачивающих один из них. Качественное переоформление ведет к образованию новых форм, выявляемых в основах того или иного языка, в данном случае в трехсогласных основах семитической речи.

Дальнейший путь истории элементов уже улавливает их в новом качественном перевоплощении в разновидностях основ всех языковых представителей. Здесь выявление элементов нередко проводится достаточно сложным палеонтологическим анализом[57].

Весь настоящий очерк носит рабочий характер. Последующие уточнения и даже изменения, конечно, неизбежны.

[1] Язык и мышление, II. Л., 1934.

[2] См., напр., работы Н. Я. Марра 1921 года «Астрономические и этнические значения двух племенных названий армян», ЗВО, XXV; «К вопросу о происхождении племенных названий этруски и пеласги» там же: «La Seine, la Saône, Lutèce et les premiers habitants de la Gaule Etrusques et Pelasges», Petr., 1922.

[3] Этот перечень не приводится в печатных работах Н. Я. Марра, но восстанавливается мною по лекционным записям 1919 – 1920 гг.

[4] Из лекционных записей 1924 г. В работе 1922 г. «Кавказские племенные названия и местные параллели», Н. Я. Марр еще усматривает во второй части имени сарматов «mat» термин «народ». Все же здесь уже выделяется основа «sar». Разбивка на два племенных названия проводится значительно позднее, ср. «Чуваши-яфетиды» (1926 г.), стр. 67.

[5] Например, «Кавказские племенные названия и местные параллели», стр. 2 сл.

[6] Закон перебоя s _V r наиболее ясно формулирован в связи с работами над чувашским языком, ср. «Чуваши-яфетиды», стр. 17, 52 (gumır _V yoməz, tur _V tuш) и др.

[7] Еще в работе 1922 г. «Каппадокийцы и их двойники», Н. Я. Марр усматривает цельность основы kam, kab (ИАИМК, II, стр. 332 сл.).

[8] См. «Чуваши-яфетиды», стр. 49.

[9] Из отдельных сообщений Н. Я. Марра в разряде Древнего Кавказа и яфетического мира Гос. Акад. Истор. Матер. Культ. в 1925 г.

[10] Из лекций по сравнительной грамматике семитических и яфетических языков 1925 – 1926 гг.

[11] См., например, «Чуваши-яфетиды», стр. 61 и др.

[12] И. Мещанинов. «Пособие к пользованию яфетидологическими работами», 1931, стр. 13 – 14 и др.

[13] «Чуваши-яфетиды», стр. 17, 52 и др.; И. Мещанинов «Пособие к пользованию яфетидологическими работами» изд. ГАИМК, 1931.

[14] См. Н. Я. Марр «Скифский язык», стр. 836 сл. в сборнике «По этапам развития яфетической теории», 1926.

[15] Работы Н. Я. Марра 1926 и 1927 гг., см. перечень их в ЯС, VI.

[16] Резкий поворот на новую постановку исследовательской работы начинается со статьи «Индоевропейские языки Средиземноморья», где ставится вопрос о стадиальных трансформациях, ДАН, 1924.

[17] См. И. Мещанинов. К вопросу о происхождении членораздельной звуковой речи. ДАН, 1930.

[18] См. И. Мещанинов. К вопросу о стадиальности в языке и письме. ИАИМК, 1931.

[19] И. Мещанинов. Верхний палеолит, социально-экономические условия оформления звуковой речи. ИАИМК, 1931.

[20] H. Я. Марр «Яфетическая теория», 1928, стр. 112 сл.

[22] См. И. Мещанинов «Пособие к пользованию яфетидологическими работами», стр. 13, 15.

[23] Предлагаемая новая группировка со сведением основных элементов к трем имеет в виду не генетический к ним подход, а историческое продвижение элементов, когда элемент А или В, путем перебоя исходного n в r или l, сводится тем самым к элементу С. Этот ход, уже вторичного образования, отмечается Н. Я. Марром как вторичное явление, и в этих случаях, с основою на n, элемент все же восстанавливается в его первичном виде элементов А или В.

[24] Н. Я. Марр «Китайский язык и палеонтология речи», ДАН, 1927 и др.

[25] И. Мещанинов «Верхний палеолит».

[27] Ф. Энгельс. Роль труда в процессе очеловеченья обезьяны. Диалектика природы, изд. 1832 г., стр. 52.

[28] Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 56.

[31] Н. Я. Марр. Яфетическая теория. Баку, 1928, стр. 89.

[32] Ф. Энгельс. Роль труда в процессе очеловечения обезьяны, стр. 52.

[34] М. В. Серебряков. Основные проблемы исторического материализма. Зап. Научн. общ. марксистов, 1928, № 1 (9), стр. 3.

[35] Ф. Энгельс. Роль труда в процессе очеловеченья обезьяны, стр. 52.

[36] См. работы антропологов и археологов, например, Обермайер «Доисторический чело­век» и др.

[37] См. И. Мещанинов «Палеонтология и homo sapiens», ИАИМК, VI, вып. 7.

[38] И. Мещанинов. Верхний палеолит.

[39] Здесь надо иметь в виду оговорку, уже сделанную в примечании на стр. 15.

[40] Опыт яфетидологического подхода к истории фонемы мною прорабатывается особо.

[41] Здесь с полною остротою встает вопрос о языке и мышлении, на разрешении какового и сосредоточивает в настоящее время свои работы Н. Я. Марр.

[42] Фонема, в ее историческом разрезе, подлежит особому исследованию. Здесь она затрагивается лишь посколько это необходимо для уяснения элементов.

[43] Например и поныне наблюдается назализация звука.

[44] Таким путем получается двусогласная основа, которая и разбивается позднее огла­совкою, давая обычную для нас форму элемента sal, ber, yon, rош, т. е. всякие разно­видности А, В, С, D.

[45] Представляя собою дальнейшую разбивку ртово-носовой артикуляции, эти два элемента А и В равным образом двусогласны, сохраняя исходный, второй, консонант по линии носовой артикуляции, но с ее ртовым перебоем в плавные r или l (ср. предыдущее примечание). Этим оба элемента, А и В, отличаются от элемента С с его явно выраженным носовым исходным согласным.

[46] Равным образом двусогласные, см. предыдущее примечание.

[47] Второй консонант остается тот же, то есть r или l.

[48] Четыре разновидности элемента А, значит тоже двусогласные, то есть с исходным r или l.

[49] См. законы звуковых соответствий. И. Мещанинов «Пособие к пользованию яфетидологическими работами», 1931.

[50] Посколько в истории элементов берется упор на генетическую постановку, при­ходится считаться с тем, что, огласовка ярко выступает уже в развитых языках, потому она и не могла иметь решающего в определении элемента значения. Ср. древние языки Египта, клинописные и арабского письма, или вовсе не передающие огласовки, очевидно как мало характерной, или слабо ее дифференцирующие.

[51] См. предыдущее примечание.

[52] Неразрывно связанный с вопросом об элементах вопрос о семантике служит темою для особой работы.

[53] См. И. Мещанинов «Верхний палеолит».

[54] Ср., например, И. Мещанинов «Ионизмы в Халдском», ЯС, III.

[55] Например, шумерский, китайский и др.

[56] К тому же эти языки уже находятся далеко не в первобытном состоянии глоттого­нического процесса.

[57] В длительном процессе развития речи, элементы-слова перевоплощаются в сложные корнесловы, образуемые из взаимодействия законов фонетики и скрещения элементов. Но все же, при наличии единства процесса развития речи в его получающихся многообразиях внешнего оформления, элементы неминуемо выявляются по мере углубления генетического разреза.

Едва ли правильным будет утверждение, что отмеченные основные лингвистические элементы А, В, С, D генетически одновременны. По-видимому, одновременность их возникно­вения только кажущаяся: она объясняется тем, что анализ наличного языкового материала, в его палеонтологическом разрезе, выявляет четыре элемента как наиболее архаичные. Таковыми они действительно и являются, улавливаемые во всех языках вне зависимости от их уже исторически обусловленных расхождений. Но отсюда еще далеко до утверждения, что диффузный выкрик сразу разложился на эти свои улавливаемые четыре разновидности.