Интервью зам. декана Факультета филологии и искусств СПбГУ А.С.Асиновского

C 29 по 31 октября Филологический факультет СПбГУ, при поддержке Российского общества преподавателей русского языка и литературы и Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы, провел первую международную конференцию «Проблемы создания новых учебников по русскому языку для стран СНГ». Организация конференции связана с разработкой при университете новой учебно-методической литературы по русскому языку для высшей школы России и других стран СНГ. Активная работа специалистов-филологов в этом направлении уже принесла первые плоды: участникам конференции был представлен новый учебник по морфологии русского языка для филологических специальностей университетов СНГ, подготовленный на базе СПБГУ. Учебник выпущен еще не в окончательном варианте, его содержание пока достаточно разнородно и не охвачено единой концепцией, как хотелось бы. «Но если бы мы с самого начала думали только о концепции, перед нами сейчас, вероятно, лежала бы тоненькая книжица под названием «Концепция», а не препринт учебника- заметил полушутя заместитель декана Филологического факультета Александр Семенович Асиновский, доктор филологических наук. Александр Семенович, будучи соруководителем конференции в отсутствие декана факультета Сергея Игоревича Богданова, согласился дать интервью нашему журналу.

Александр Семенович, скажите, в связи с чем появилась необходимость создания новых учебников? 2007 год объявлен годом русского языка, причем не только в России, но и во всем мире. Позиции русского языка как мирового в постсоветский период очень сильно изменились, и изменились далеко не в лучшую сторону. Отчасти это была реакция на насильственное внедрение русского языка в культуру стран бывшего СССР, производимое в советское время. Так, например, в Балтийских странах людей очень долго заставляли говорить по-русски, что впоследствии вызвало, напротив, наложение запрета на русский язык. И то, и другое было бессмысленно. Мы же, как научно-образовательное учреждение, несем ответственность за то, чтобы в образовательном процессе присутствовала сильная, яркая, красивая составляющая, связанная с преподаванием русского языка. Время меняется, меняются люди, меняется информационная среда, и внутри этой новой формирующейся информационной среды двадцать первого столетия учебники русского языка на разных уровнях должны соответствовать современным требованиям.

Посредством каких нововведений это реализуется?

Сейчас информация, поступающая к молодежи, является преимущественно зрительно-слуховой. Ее источник — это не столько чтение, сколько телевидение, Интернет. Поэтому появляется проблема создания учебно-методических комплексов, которые используют мультимедиа средства. Анимационные технологии в образовании – это один из моментов, которые принципиально отличают учебно-методические материалы нового поколения от тех, что были раньше. Это что касается технологии подачи. За технологией подачи следуют изменения в педагогических технологиях: по-другому организуются упражнения, по-другому читается текст. Можно читать текст сплошняком, а можно через конкорданс, раскрывая смысл каждого слова через все входящие контексты. Тогда ты увидишь все по-другому. Это то, что относится к инновационной составляющей. Кроме того, наука тоже не стоит на месте, и черты сегодняшней гуманитарно-научной парадигмы можно определить как все расширяющуюся междисциплинарность. Подход к обучению в связи с этим должен быть таков, чтобы от жесткого осваивания формул и правил, затверженного знания, человек продвигался к размышлению, анализу; чтобы он учился относиться творчески как к своему, так и к чужому речевому поведению.

Как Вы вообще оцениваете значение правила в русском языке? Насколько важно ему следовать?

Я понимаю вопрос…Мы следуем правилам, не всегда осознавая этого. Что же касается нормы в языковом поведении – это вещь очень деликатная, сложная, творческая, она имеет много трудно решаемых аспектов. Один из моих учителей, Кирилл Сергеевич Горбачевич, автор многих трудов по нормативным справочникам, (он работал в нашем университете; доктор филологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН), говорил: «Если меня ругают все, значит, я сделал хороший справочник». Потому что ретрограды говорят, что там слишком много сленга, а люди, которые хотят больше речевой свободы, жалуются на чрезмерно жесткие рамки. Не угодить никому – значит, найти золотую середину, что в нормировании очень важно. Норма нужна не для того, чтобы люди получали те или иные оценки, а для того, чтобы могли пользоваться языком наиболее эффективно. Ведь это способ сделать язык выразительным, приемлемым в любой ситуации. Если ты употребляешь какое-то сленговое выражение в общении с культурным человеком, с человеком, который тебя старше, или просто в официальной обстановке, важно, чтобы фон речевого общения был максимально спокойным, нейтральным, открытым для выразительности. Этот нейтральный, спокойный, открытый для выразительности фон и должна обеспечивать норма. Но угадать, определить ее – огромный, на самом деле, труд. Есть культуры, внутри которых работа с литературными нормами возведена почти что в культ. В Японии, например, этим занимаются целых триста институтов. Ежегодно они проводят исследовательские работы: полностью записывают один разговорный день японца, потом расшифровывают его, смотрят, что получается, и модифицируют норму каждый год.

А у нас в России проводятся такие исследования?

Когда вы мне звонили, у нас как раз проходил семинар, который так и называется: «Один разговорный день». Мониторинг произносительной нормы – это одна из тем, по которой работает факультет. Но мы – не триста институтов. Наш технический, кадровый, финансовый ресурс не сопоставим. И тем не менее такого рода работа есть. Есть серия словарей «Давайте говорить правильно», также основанная на мониторинге речевого поведения, по примерам текстов, находящихся в мастмедиа и в современной литературе. Это большая и интересная работа, на самом деле. Дело в том, что для системы возможны самые разные варианты. Система – очень гибкая вещь, и никакая ошибка с ее точки зрения невозможна. Ошибка может иметь место только в отношении нормы, которая не зависит от того, что диктует система. Наша конференция была связана с созданием учебников по морфологии – ключевому вопросу, касающемуся того, как форма слова в принципе организована.

А возможно ли в русском языке пренебрегать формой?

Формой пренебречь не удастся никоим образом. Вы в любом случае имеете ту или другую форму. Либо звОните, либо звонИте. Кроме того, существуют разные функциональные стили. Есть деловой стиль, в котором мы с вами сейчас общаемся. Есть стиль, в котором мы общаемся в неформальной обстановке. Вот вы пойдете сейчас пить кофе с кем-то и будете говорить совершенно в другом стиле. И это правильно! Но нужно уметь не смешивать стили и применять каждый из них в нужное время и в нужном месте, чтобы не создать отрицательный фон для общения. Для этого умения и необходимо, кстати, знание основ. Тут можно привести пример с игрой на музыкальном инструменте. Вот, казалось бы, совершенно занудная, непонятно зачем нужная вещь — разучивание гаммы. Но если гаммы ты не разучишь, если техникой свободно не овладеешь, то никакой выразительности достигнуть тебе не удастся. Свобода базируется на некотором владении базовой техникой. Ты выучил и потом забыл, что ты это знаешь, в то время как само знание стало уже твоим инструментом. Речь не идет о том, чтобы свободу, что называется, сковать. А о том, чтобы, наоборот, приобрести новые степени свободы. Но для этого нужен труд, который в первую очередь должен быть проделан в школе.

Значит, новые учебники будут направлены на формирование твердой базовой основы?

Да. Чтобы все выучили грамматические гаммы, как следует. И чтобы основываясь на владении грамматическими гаммами, пользовались русским языком свободно и выразительно.

Скажите, чем именно не устраивали старые учебники?

Трудно сказать. У нас очень хорошая, на самом деле, академическая традиция, и мы не утверждаем, что в два-три приема усовершенствуем наши учебники до неузнаваемой красоты. Мы говорим лишь о направленности этих учебников. Что было слабым местом – наверное, излишняя жесткость, определенность, отсутствие вариативности. Это один момент. Второй момент – иллюстративный материал. Ведь подача иллюстративного материала в старых учебниках была, в общем, частью некой идеологической системы, в связи с чем вводились жесткие ограничения по подбору иллюстративного материала. Что-то можно, что-то категорически нельзя. Богатство же речевого поведения гораздо больше, чем доступный иллюстративный материал в старых учебниках. Все было хорошо с русской классической литературой. Но за сто лет язык меняется. Есть прекрасные, блистательные образцы, но их надо обновлять и дополнять.

Считаете ли Вы, что сейчас существует проблема деградации русского языка?

Вы знаете, язык – это невероятно сильная, стойкая, жизнеспособная система. То, что есть деградация использования его, причем, к сожалению, достаточно массовая – это безусловно так. Речевая культура за последние двадцать лет изменилась далеко не в лучшую сторону.

Как Вы думаете, с чем это связано?

Это связано, наверное, с общей драмой социального развития, которая состоит в том, что две неразрывно связанные между собой категории: свобода и ответственность – рассматриваются в современном обществе независимо друг от друга. Либерализация жизни, которая обрушилась на общество лет двадцать тому назад, автоматически повлекла за собой непонимание того, что любая свобода – это одновременно ответственность, и только при объединении этих двух категорий можно обрести настоящую свободу и хорошую, необремененную ответственность. Если же человек начинает пользоваться свободой безответственно, то и уровень его речи, и качество его работы падает. Найти корректора в современном Петербурге, который не допустил бы ни одной ошибки, или редактора, который мог бы отредактировать текст так, чтобы он соответствовал высокому академическому стандарту, сейчас довольно сложно. Заметно опустилось качество художественной литературы, плачевна ситуация с переводами… И все просто потому, что уровень социальной ответственности не догнал уровень либерализации общественной жизни.

Как бороться с процессом деградации? И возможна ли вообще борьба?

Один хороший человек сказал: «Не надо бороться за чистоту улиц, надо их подметать»

То есть своим речевым поведением подавать пример ученикам – Вы это имеете в виду?

Мы университет, у нас есть своя роль. Конечно, каким-то образом мы реализуем это в своем речевом поведении, и не только в нашем с вами общении, но в лекциях, в семинарах, в каких-то публичных выступлениях, и не призывами, а просто образцами. Пожалуй, это действительно самое главное. Но для образовательного учреждения важны такие функции, как создание информационных источников сложных и структур, книг в их традиционном полиграфическом исполнении, где эти принципы действительно реализуются. На нашей конференции как раз звучали мысли о том, что мы должны таким образом подавать материал, чтобы он заставлял людей привыкать и любить думать, а не запоминать готовые ответы. Есть странный парадокс: существует либеральная система образования, где студенты сами выбирают себе форму обучения и лекции, которые они будут посещать. Свобода, казалось бы, полная. Но при этой свободе внутри системы присутствуют наборы таких тестов, где ученик должен заранее знать вопросы и правильные ответы на них. Как при сдаче экзамена в ГАИ. Мы же стремимся к совершенно иной модели образования, с другими ценностными ориентациями. Она ориентирована на то, чтобы на любой вопрос, заданный в какой-либо предметной области, первой реакцией человека было задуматься, понять этот вопрос, найти необходимый для его осмысления материал и только потом аргументированно ответить.

Мне кажется, показательным примером теста с готовыми ответами является Единый Государственный экзамен, не так давно введенный в систему школьного образования в России. Как Вы относитесь к ЕГ?

В любом серьезном социальном мероприятии есть много ответов. Как я отношусь к ЕГ, я не могу ответить одним словом. Первая, инстинктивная реакция отрицательна, потому что в ситуации с ЕГ реализуются как раз такие вещи, которые противоречат тому, о чем мы сейчас говорили. Но вместе c тем умение ответить на некоторый набор вопросов точно так же необходимо, как выучивание гамм в музыке, о котором я упоминал. Как нужно поставить ударение в том или ином слове, какую флексию нужно употребить в том или ином падеже – ответы на эти вопросы действительно должны быть автоматическими. В этом отношении ЕГ выполняет позитивную функцию, то есть тот образовательный минимум, который должен присутствовать у каждого выпускника школы, он, в принципе, должен был бы быть способен дать.

Но сейчас существует множество возможностей обхитрить систему ЕГ…

В образовании и в науке никого обхитрить нельзя. Это совершенно бессмысленная вещь.

Но в ситуации с тестом появляется возможность отвечать наугад. Я слышала об одном школьнике, который, отвечая наобум, набрал определенное количество баллов и получил пятерку. К тому же, при компьютерном тестировании ученик имеет дело не с преподавателем, а с машиной, что Вы скажете по этому поводу?

Насчет ответов наугад — статистически такие вещи, наверное, возможны, потому что на больших числах в статистике могут происходить самые невероятные события. Что же касается уменьшения человеческого компонента и ответственности преподавателя за оценку профессиональной пригодности испытуемого, то здесь совершенно однозначно: если эта ответственность уйдет, никакого реального образовательного процесса не будет. Машина умеет делать многое, и компьютеры как интеллектуальные машины — вещь чрезвычайно полезная. Но полезная только в одном случае: если благодаря ей высвобождается время для человеческого творческого поведения. Машина не умеет этим заниматься. И не может научить этим заниматься. Она не может динамически оценивать огромное количество компонентов, которые находятся внутри человеческого общения, реально и содержательно влияющего на ход тестирования. В каких-то других вопросах машина может помогать. Например, при изучении иностранных языков. Есть такое понятие — дриллинг, когда нужно что-то вызубривать. Машина может помочь вызубривать. Собственно говоря, зачем мучить преподавателя этой задачей? Зубрилка – это к компьютеру. То же самое с поиском информации по тому или иному предмету. Ученик может сам отыскать соответствующий ресурс в сети и сэкономить время для занятия. Не надо также задиктовывать списки литературы…

По поводу задиктовывания вообще: не кажется ли Вам, что таков сам принцип преподавания в современных образовательных учреждениях, и в первую очередь, в школах? По-моему, существует серьезная проблема отсутствия общения, взаимодействия учителей с учениками, особенно на равных.

Вы затрагиваете в этом месте принципиально важный вопрос. Возьмем, к примеру, немецкую классическую школу, где есть непогрешимый учитель, который знает все правильные ответы на правильные вопросы. Что бы ни случилось, учитель непогрешим. Все сидят ровно, все слушают и записывают. Но… Это только гаммы. Дальше, за уровнем гаммы, за уровнем компьютерного дриллинга, за уровнем усовершенствования информационного поиска начинается уже серьезная игра, ради которой все и затеяно. И вывести обучаемых на уровень серьезной игры может только тот учитель, который занимается с учениками исследовательским и творческим процессом на равных, раскрывая в каждом обучаемом те способности, которые у него есть. Это выход на целевой уровень. Ведь для образования главное — научить находить новое знание, новые формы выразительности, являющие собой само свойство изменчивости жизни, которое необходимо живым же образом сохранять. И эта способность к нахождению нового знания решается через межличностное общение в первую очередь.

Сейчас этого особенно не хватает в школьном образовании.

Я не очень большой специалист по школьному образованию, но у меня, конечно, есть рефлексия; к тому же, я из учительской семьи, и мне эти вещи всегда были близки… Я думаю, что из Болонского процесса можно, на самом деле, извлечь величайшую пользу; сочетание нашей классической модели и либеральной европейской может быть гармоничным. Однако все зависит от людей, которые будут этим заниматься: на что они будут нацелены и какие ценностные ориентиры будут установлены ими в нашем обществе. Те вещи, которые я говорил – это то, что мы обсуждали на только что прошедшей конференции. Нам бы хотелось, чтобы именно такие ценности определяли образовательный процесс, чтобы именно так формировались книжки и учебники. В связи с этим нам нужны специалисты, которые умели бы технически все сделать безупречно, но вместе с тем оставались бы людьми творческими, креативными и по-настоящему востребованными в обществе.

Я так понимаю, вы занимаетесь разработкой учебников не только для ВУЗов, но и для школ?

Да. У нас есть линейка новых школьных учебников по русскому языку по базовому компоненту, от 5-го до 10-го класса. Это очень интересная работа. Наряду со школьными учебниками появляется, например, такой информационный источник сложной структуры, где обучаемый усваивает всяческие премудрости в игровой форме. Игра построена таким образом, что ты попадаешь в некоторое издательство, и на разных уровнях в этом издательстве можешь орудовать, в зависимости от того, насколько хорошо ты знаешь русский язык. В зависимости от того, насколько хорошо ты проходишь тесты, ты делаешь карьеру. Ты приходишь в качестве стажера, потом можешь стать корректором, затем техническим редактором, затем литературным… Судя по тому, как ты решаешь задачи, ты двигаешься внутри игры. Эта игра имеет выраженный и довольно эффективный образовательный компонент; являясь дополнением к учебным пособиям, она помогает поддерживать сам учебный материал. Да, новая линейка учебников – это одна из наших надежд на то, что в университеты будут приходить люди, подготовленные значительно лучше, чем сейчас. Если провести тотальный диктант в нашем университете… На самом деле, такой эксперимент уже проводился, и нам хотелось бы, конечно, совсем других результатов. Это относится ко всем предметам, но в особенности к русскому языку, ведь язык – основная техника культурного поведения. Техникой надо владеть свободно, иначе культурное поведение будет очень ограниченно. И тогда мы будем про все говорить «классно» — и на этом наша выразительность будет исчерпана. Студенты будут блистать глазами, не в состоянии выразить себя с помощью языковых средств.

Да, мне кажется, в наше время язык теряет свою красоту. Люди рассматривают его как инструмент для достижения своих целей и потому пользуются все более скупыми средствами выразительности.

«На русском говорим, как на иностранном». Такие у нас слабые выразительные средства. К сожалению, это имеет место.

Ситуация в современной языковой культуре во многом связана с глобальным распространением Интернета. Вам, конечно, известно такое понятие: «язык подонков». Как вы считаете, в связи с чем возник этот язык, и стоит ли рассматривать его как отдельное культурологическое явление? О чем говорит то, что люди, в особенности, молодые, стремятся освободиться от существующих форм и правил и создать свой собственный язык?

Как для врача нет неприличных тем в разговоре с больным, так и для лингвиста нет неприличных слов или неприличных объектов. Любое речевое поведение потенциально является предметом для лингвистического исследования. Это просто спокойный, профессиональный подход. Конечно, кто-то занимается этим с большим удовольствием, кто-то с меньшим, но с научной точки зрения никакой разницы нет. Это в любом случае объект исследования. Надо сказать, что за последние лет 10-15 появилось много всякого рода словарей, где фиксируется лексика, которая раньше никогда не фиксировалась, считалась как бы ниже филологического знания. Ничего подобного. «Ниже филологического знания» никакое речевое явление быть не может. Знание по возможности должно быть достаточно полным. Что же касается желания той или иной социальной группы сформировать некий понятный только внутри нее язык, для того, чтобы очертить границы этой группы, то так язык существовал всегда. Начиная со времени падения Вавилонской башни. Стремление ограничить свое комьюнити всегда присутствовало в речевом поведении в самых разных языках. Что тут можно сказать. Конечно, это печальное свойство. Когда группа, находясь в некоем целом, хочет себя изолировать, это значит, что она некомфортно себя чувствует в этом целом. Такого рода дискомфорт – проблема не языковая, а скорее социальная. Если социальная группа чувствует себя комфортно, она не будет изолироваться; напротив, она захочет быть открытой для всеобщего понимания. Открытость — состояние здорового общества.

У нас же все признаки общества больного.

У нас есть признаки очень тяжелых социальных болезней, это безусловно. И есть языковые проявления, в частности, то, о котором мы сказали, как признаки болезни. Если социальная группа стремится отделиться, построить какую-то стенку — значит, ей плохо. Может быть, есть и какие-то другие варианты: группа больна, а общество само по себе здорово. Не знаю… Это уже скорее социологический вопрос. А с точки зрения языка это предмет для изучения, и всегда так было…

Еще один вопрос по поводу школьных учебников. Как Вы считаете, может ли учебник быть использован в качестве политического инструмента? Выполнять свою функцию в интересах власти? Допустим, как учебник по истории. Я слышала, готовятся к выпуску новые учебные пособия, направленные на «формирование патриотического склада ума» ученика. Что Вы скажете об этом?

История – очень интерпретирующая наука. Проживая свою историю в данный момент, мы не можем предсказать, как завтра она будет кем-то описана. И если бы мы имели возможность заглянуть в будущее и почитать учебник по истории, изданный лет сто спустя, мы, я думаю, не увидели бы там ничего общего с нашим собственным представлением о настоящем. Впрочем, я не историк и не буду об этом рассуждать много. Лучше я скажу о том, что учебники по русскому языку в этом отношении более нейтральны. Как я уже говорил, язык – очень устойчивая система, у него должна быть скорее стабилизирующая функция. Конечно, можно, особенно в учебнике по литературе, через подбор иллюстративного материала проводить какую-то идеологическую доминанту. Собственно, словесность всегда рассматривалась в государстве как идеологическая образовательная система. Но все-таки еще раз повторю, что языковые учебники максимально нейтральны, ведь языковое сознание не привязано к коротким периодам времени. Язык – не сиюминутное явление, его нельзя мгновенно переделать или серьезно исказить. За ним стоит большая культурная традиция. А что касается идеологии, то она присутствует всегда.

Язык — устойчивая структура, но тем не менее в ней постоянно происходят какие-то изменения. Как часто, по-Вашему, необходимо обновлять учебники по русскому языку, чтобы они соответствовали происходящим изменениям?

Если учебники написаны на идеальном уровне, то часто их менять не придется. Меняется норма, и в этом случае мы говорим только о частной справочной функции. Отслеживать изменения нормы – задача, реализуемая в справочниках, которые нужно переиздавать достаточно часто. Главная же функция учебников — обучающая. Учебник, если он хорошо написан, учит правильному речевому поведению. Кроме того, он развивает в ученике способность самостоятельно разбираться в вопросах, касающихся нормы. В идеале хорошо обученный русскому языку школьник сам становится экспертом по норме. Но мы, к сожалению, пока весьма и весьма далеки от идеала. Что же касается справочной литературы, грамотно и хорошо подготовленной, то она, безусловно, нужна, и деятельность факультета в этой области довольно активная.

Вообще приятно, что внимание к русскому языку сейчас увеличивается. Когда такое было, чтобы президент говорил о русском языке? А теперь говорит, и это хорошо. Мы же, со своей стороны, делаем все, что в наших силах, и надеемся на поддержку, а главное, на то, что наш труд будет общественно востребован. Всякого рода конференции, а также, надеюсь, и наш с вами разговор, работает в этом направлении.

Авторы нового учебника по морфологии:

1. Евтюхин Вячеслав Борисович, профессор Санкт-Петербургского государственного университета

2. Князев Юрий Павлович, доцент Санкт-Петербургского государственного университета

3. Смирнов Юрий Борисович, доцент Санкт-Петербургского государственного университета

4. Воейкова Мария Дмитриевна, доцент Санкт-Петербургского государственного университета

5. Рыжова Юлия Владимировна, доцент Санкт-Петербургского государственного университета