К.С.Аксаков. О русских глаголах

Страница 1 из 6

А. С. Хомякову
Посвящает сочинитель

О русских глаголах было писано много, но вопрос доселе остается не решенным, доселе понимание еще не уравнялось с предметом, — и глаголы нашего языка остаются во всей своей непокорной самостоятельности, неподдающейся теоретическим объяснениям.

Между замечательными сочинениями, по этой части, мы можем назвать рассуждение г. Шафранова, не так давно вышедшее О видах русских глаголов в синтаксическом отношении. Сочинение г. Шафранова разделено на две части; в первой рассматривает он разные мнения о русских глаголах; во второй — излагает свои. Нисколько не соглашась с рассуждением автора, мы весьма ему благодарны за свод мнений о русских глаголах, мнений, из которых некоторые уже и позабыты. Сам же автор придерживается, в общем смысле по крайней мере, теорий Ломоносова и Востокова.

И русские, и немцы пытались объяснить русский глагол, но доселе безуспешно. Нет сомнения, что иностранцам трудно постигнуть язык, им чуждый; особенно немцам трудно постигнуть язык русский : но едва ли легче понять его и русскому, руководимому иностранными воззрениями вообще, хотя бы он не был последователем именно того или другого иностранца. Не в том главное дело, иностранец ли по происхождению сочинитель, но в том, иностранец ли он по воззрению. Порода значит все в мире природы, но в мире человека есть нечто выше породы : это дух. Если иностранец приобщится русскому духу, я, не обинуясь, назову его русским, а русского, приобщившегося духу иностранному, — иностранцем. Не лишним считаем сказать здесь эти слова, хотя они имеют лишь отдаленное применение к теориям Фатера и Таппе. — Великий Ломомосов, а также и известный наш ученый Востоков наложили на наш язык готовую рамку времен, взятую из иностранных языков, греческого и латинского, и только видоизменили ее, применяя к языку родному. Между тем Фатер и Таппе чувствовали, что для языка русского иностранное воззрение не годится, что для него нужно особое объяснение, особая точка зрения, и старались ее отыскать; конечно, они не нашли ее, но и то уже, что почувствовали ее потребность, что искали ее, составляет в глазах наших не маловажную услугу. Слова наши относятся и к русским, их последователям, также и к известному филологу протоиерею Павскому, до сих пор не оцененному вполне по заслугам. Все они, как думаем мы, близко проходили мимо истины, и справедливость требует признать это. (1)

Таким образом, теории о русских глаголах разделяются на две противоположности : Ломоносов и вслед за ним Востоков строят целую обширную систему времен из нашего глагола, причем, для означения времен, пользуются и сложными глаголами. Фатер и Таппе напротив разделяют спряжение, так что, по их мнению, глагольные формы, напр., двигну, двигаю, двигивал, — суть особые глаголы. Эта мысль и есть, как думаем мы, предчувствие истины, за которое должно сказать спасибо ученым немцам. Некоторые теоретики, сливая эти глагольные формы, с присоединением даже иных предложных, в одно спряжение, богатое временами, — быть может думают, что это служит к чести русского языка, что де не только в языках чуждых, но и у нас есть полное спряжение, что наш язык в этом им не уступает, что у нас, у одного и того же глагола, есть все времена. — Но здесь, по нашему мнению, видны ошибочное чувство и ошибочная мысль. Разве только в том состоит честь и слава, чтобы повторить у себя чужое, чтобы пройти по чужой дороге не хуже других? Разве нельзя идти по своей дороге, разве нельзя, не имея чужого, иметь вместо него свое, совершенно особенное, отличное от всех? Разве это свое не может быть ее лучше, еще достойнее, и разве тогда не больше славы? Но как бы то ни было, мы должны руководиться, при наших исследованиях, не тем, чтобы стараться отыскать у нас все чужие особенности, а тем, чтобы беспристрастно отыскать и узнать свое, какое бы оно ни было — тогда мы придем к истинному взгляду. А это свое сверх того может быть еще несравненно выше чужого. В первом стремлении видна зависимость, видно невольное сознание чужого превосходства над собою, сознание, которое спешит сказать иностранцам : «и мы такие же, как вы». Но во втором воззрении именно есть независимость, есть сознание самостоятельности, которая не боится сказать иностранцам : «нет, мы совсем другие, чем вы». Высказать здесь наше мнение, также, думаем мы, не мешает. Это желание, это странное, жалкое самолюбие найти все чужое у себя, это недоверие к собственной самостоятельности русской жизни, сбивало доселе все воззрения науки у нас; но теперь пришла иная пора. Мы не боимся быть непохожими на наших западных соседей; мы не боимся быть собою, — и по этому настало время для науки обратиться к самому русскому языку, к самой русской истории и прочим областям знания, — и обратиться со взглядом ясным, без иностранных очков, с вопросом искренним, без приготовленного заранее ответа, — и выслушать открытым слухом ответ, какой дают русский язык, русская история и пр.

И так постараемся обратиться теперь к самому языку нашему и именно к глаголу и посмотрим, какой получим ответ.

При первом взгляде мы замечаем, что русский глагол управляется с категориею времени совершенно самостоятельно и вовсе не похоже на глаголы других языков. — Если мы вздумаем искать времен, известных нам из иностранных грамматик, — мы останемся неудовлетворенными. В самом деле, прежде всего поражает нас то, что прошедшего времени в нашем языке нет вовсе. Русский язык не считает действия прошедшего за действие. Вместо формы глагола в прошедшем времени, встречается у нас отглагольное прилагательное или причастие прошедшее, переходящее, как это известно, в чистое прилагательное: был — былой, служил — служилый. Это подтверждается и древнею формою : былъ есмь. Я служил значит собственно : я есмь служилый, также как : я добр, значит : я есмь добрый. Нам скажут, что здесь есть оттенок : так; но одно употребление придает оттенок; напр. он уныл; выражение это может иметь оба оттенка : он уныл покуда, т.е. он унылый, или : он от неудачи не уныл, т.е. не стал унывать. Выражение совершенно одно и то же, и вся небольшая разница зависит от употребления; перед нами же, на самом деле, — отглагольное прилагательное, и только; а формы прошедшего времени у нас нет.

Остается настоящее и будущее; но и здесь мы беспрестанно затруднены употреблением времен. — Будущее принимает такой вид, что будущим назвать его нельзя. Для примера возьмем здесь следующую речь (2) : «Всякий день проходил у нас однообразно : я подойду к его двери, стукну раза два; он отворит, скажет мне : здравствуй и потом пойдет со мною» и проч. В этом примере будущее употребляется, как прошедшее: я рассказываю о том, что было. Странное же будущее! Мало того : я могу переменить время рассказа; вместо : всякий день проходил, я могу сказать : проходит, будет проходить, — и то же будущее, та же речь вполне возможна. Иногда времена еще более перемешаны : «он не много теряет часов на разговоры, каждое утро он скажет мне : здравствуй, и пошел себе заниматься, и т. дал.». Где же здесь определение времени? Оно ускользает и, как видно, здесь в глаголе определяется что-то другое. Такое употребление часто встречается в нашем языке : в народных наших песнях оно выступает еще ощутительнее, например :

   И поехал Дунай ко князю Владимиру,    И будет у князя на широком дворе,    И скочили с добрых коней с молодой женой.

Здесь будет не означает будущего. Здесь нет того смысла, что Дунай ее будет у князя на дворе, как понял бы иностранец; здесь тот смысл, что он уже середи двора. Но где же тут будущее? Очевидно, здесь нет будущего времени. Но вот пример употребления т.н. будущего в настоящем : «посмотрите, что делает заяц : прыгнет и приляжет, прыгнет и приляжет». — Но к чему приводить много примеров; стоит только обратить внимание на нашу собственную речь, и подобные примеры будут встречаться беспрестанно : «как кинется, как побежит», или «все тихо : волна не подымется, листок не шелохнет». После такого, чисто русского, свойства языка мы необходимо должны прийти к заключению, что формы глагола, часто употребляемые для выражения будущего, не могут назваться формами будущего времени, ибо часто употребляются и в прошедшем и в настоящем. Вернее будет, если мы скажем, что эти т.н. будущие формы глагола — независимы от времени. Следовательно, в русском глаголе нет формы будущего времени. Какое же время есть в русском глаголе? Одно настоящее? Но настоящее одно, без понятия прошедшего и будущего, не есть уже время : это бесконечность. Бесконечности опять не могут выражать русские глаголы, выражая действия, непременно являющиеся под конечными условиями мира. Следовательно и т. н. настоящее русского глагола — независимо от времени, высказывает не время, а нечто другое. Итак, мы должны прийти к заключению, что ни одна глагольная форма в нашем языке времени не означает. Очевидно, что самая категория времени теряется. Но, между тем, что-нибудь да выражает же русский глагол своими формами и, как-нибудь, да дает же знать о времени. Что же он выражает?

Откинув несвойственную русскому глаголу категорию времени, которая может сбивать и постоянно сбивает наших грамматиков, обратимся к самому языку нашему. Всего лучше в этом случае взять все формы нашего глагола в том виде, в котором все они могут употребляться, т.-е. в виде отглагольного имени или иначе неопределенного наклонения. Приведем для первого примера глагол : двигать, двигнуть, двигивать. Сейчас видим, что эти формы выражают не время, но качество действия. Вникнем ближе, и мы увидим, что здесь определяется самое действие в его существенных проявлениях, в его моментах, если употребить на сей раз это слово в философском смысле. Постараемся рассмотреть их. Действие, в первом своем виде, является общим, неопределенным; такая степень действия выражается общею формою : двигать (3). Переходя в действительность, проявляясь и определяясь с тем вместе, действие является как один момент, живой момент его перехождения в действительность (за пределами этого мгновения, оно является, в понимании, или действием общим, неопределенным, или уже совершившимся, и потому не действием). Эта степень действия, степень его осуществления, схваченного в самый миг его проявления, выражается формою : двигнуть. — Но один такой момент, повторяясь, образует целый ряд уже проявившихся, отдельных, определенных моментов, где действие перестает быть действием, где оно является совершившимся. Этот ряд отдельных моментов в свою очередь бесконечен и является, как неопределенное множество. Он выражается особою формою : двигивать.

Итак, при первом взгляде, в русском глаголе видим : 1) действие, как общее, действие неопределенное; 2) и действие, как момент, действие в минуту своего осуществления, и наконец отсюда 3) действие, как моменты, как неопределенный ряд определенных осуществлений или моментов. Вот три степени действия, которыми обозначается весь общий ход его проявления!

Глагол в русском языке выражает самое действие, его сущность. От качества действия делается уже заключение о времени. Поэтому и формами глагола обозначается самое действие, время же в нем есть дело употребления; это употребление основано на соответствии глагольных форм с временами. Неопределенное действие, с точки зрения времени, естественно является неопределенно продолжающимся; поэтому двигать образует время настоящее. Действие, как мгновение, напротив длиться не может, следовательно не может быть настоящим; понятое в минуту своего проявления, оно является мгновенно наступающим, и потому, относительно времени, принимается и употребляется, как будущее время, напр. : двигну. — Это понятно : если действие, как мгновение, не может проявиться в настоящем, то, само собою разумеется, оно может проявиться только в будущем или прошедшем; но прошедшее (о чем надеемся опять сказать ниже) уже не есть действие, не есть глагол; — стало быть, остается только будущее. Так как в русском глаголе (что уже было замечено выше) главное дело — определение самого действия, а время есть только вывод, заключение, то поэтому действие, и неопределенное и мгновенное, выражается независимо от времени (примеры см. выше), придавая такую жизнь и силу русской речи и ставя в недоумение наших филологов. — Что касается до прошедшего действия, то оно не есть действие по понятию русского языка, и это очень верно. В самом деле, как скоро действие прошло, где же действие? его нет; — остается тот, кто совершил действие: предмет, из которого проистекло оно и в котором пребывало; в таком случае все значение действия переходит на предмет, действительно или отвлеченно представдяемый, и становится уже качеством предмета или прилагательным. Поэтому прошедшее время в нашем языке не имеет соответственной глагольной формы, но форму отглагольного прилагательного или причастия. — Все степени или моменты действия имеют, как и следует, свое прошедшее; ибо всякое действие может перестать; поэтому все формы глагола, выражающие эти степени, имеют от себя форму прошедшего, — отглагольное прилагательное (двигал, двигнул, двигивал). Действие же, как ряд моментов (двигивать) необходимо является только в прошедшем (двигивал). В настоящем оно не может быть представлено; ибо действие определенное, действие, как осуществленные моменты, не может длиться, не может быть в настоящем, которое, как скоро оно понято не отвлеченно, а действительно, — не существует; оно есть только невидимый резец, делящий действие на прошедшее и будущее (4). В будущем действие, как ряд моментов, также представлено быть не может; ибо действие грядущее или наступающее, выходящее из неопределенности, является при выражении всегда, как один момент : о не выразившемся следующем моменте мы говорить еще не можем, ибо его еще нет; он таится в безразличной отвлеченной силе действия. Ряд моментов может образоваться тогда, когда является ряд выраженных, следовательно совершившихся, бывших прошлых моментов. Поэтому действие, как ряд моментов, понимается и употребляется, относительно времени, только как прошедшее и, следовательно в глаголе, не имея собственно глагольной формы, имеет только форму прошедшего, т.-е. форму отглагольного прилагательного, напр. двигивал.

Итак, уже с первого взгляда видно, что русский язык совершенно особенно и самостоятельно образовал глагол. Язык наш обратил внимание на внутреннюю сторону или качество действия, и от качества уже вывел, по соответствию, заключение о времени.— Такой взгляд несравненно глубже взгляда других языков (5). Вопрос качества, вопрос как? есть вопрос внутренний и обличает взгляд на сущность самого действия; вопрос времени, вопрос когда? есть вопрос поверхностный и обличает взгляд на внешнее проявление действия. Я нисколько не завидую другим языкам и не стану натягивать их поверхностных форм на русский глагол.

Итак, времен в русском глаголе вовсе нет. Каждая форма глагола, выражая определение самого существа действия, имеет только отношение к соответствующему, приличному ей, времени. Форма глагола неопределенная относится ко времени настоящему, форма мгновенная — к будущему, форма многомгновенная — только к прошедшему. Прошедшее, как прекратившееся действие и потому уже не как глагольная форма, а отглагольное прилагательное, идет ко всем формам глагола; но при последней оно исключительно.
Вот наша общая мысль о русском глаголе. Вопрос о временах устраняется, поэтому, с одной стороны, мнение наше противоположно мнению последователей Ломоносова, принявших столько времен в русском глаголе, и от того смешавших в нем определения самого действия. С другой — опровергается мнение Фатера, Таппе и их последователей, разделявших спряжение на отдельные глаголы и сохранявших категорию времен. — нет, все эти формы, — формы одного и того же глагола, но формы не времен, а качества действия; понятие же времени, как сказано, есть выводное из качества действия.

Мы выразили нашу мысль, но нам предстоит изложить ее последовательнее и подробнее и, хотя в общих чертах, указать на самые формы глагола и на употребление этих форм.

В русском языке имя удивляет своею, даже внешнею, правильностью, своим стройным порядком, простотою и ясностью. Глагол напротив отличается своим разнообразием, своим по-видимому, произволом и прихотью. — Не можем не видеть здесь логической основы.

Мир действия представляет иное начало, чем мир предмета, где все получило внешний, определенный образ. Действие есть сила внутренняя, движущая. Здесь возникает личное, так сказать, психическое начало : он производит столько разновидных, изменяющихся проявлений, оно не подчиняется общим условиям, не сводится к одному спокойному знаменателью, но постоянно живет и волнуется. Чтобы найти основу изменчивых явлений действия, нужно погрузиться во внутрь самого действия, нужно, так сказать, исследование, чтобы понять внутреннее единство сего, во внешности волнующегося, мира. Русский язык вполне понимает и выражает это в своем глаголе; он не подчиняет отдельных глаголов общим внешним рамкам. С первого взгляда, русские глаголы представляют совершенный произвол, нестройную путаницу, бесконечные противоречия, невозможность порядка. Всякий, или почти всякий, глагол имеет свой обычай, управляется и действует по-своему, и отсюда как будто происходит общая разница. Для того, чтобы понять смысл этой области русского слова, нужно обратиться к каждому глаголу, к его личности, так сказать, найти законное объяснение употреблению каждого, — и тогда возникнет стройность и порядок. Часто какой-нибудь глагол составляет единственный пример употребления, которое для близорукого взгляда покажется исключением из правила, но которое, при объяснении действия, глаголом выражаемого, при понимании личного значения глагола, является вполне законным, и в своей глубокой правильности. Таков русской глагол. — Поэтому так затруднителен он для иностранцев. Грамматика ставит только общие законы; разнообразная жизнь глаголов узнается из живого употребления. Если же эту жизнь подвергнуть теоретическому воззрению , то для этого необходимо, переьрав все глаголы, написать теорию из всех; многие из них имеют каждый свою теорию и должны быть рассмотрены по одиночке. Такой труд возможен и полезен, но он уже не входит в область грамматики, как иауки; он составит или род словаря, или отдельное рассуждение о действии, в его частных проявлениях, насколько оно выражается в языке.

Постараемся изложить глубже и точнее тот общий закон определения самого действия, который видим мы в русском глаголе и который выражается в изменении его форм. Вместе с этим обратимся к самым формам глагола; но наперед считаем нужным утвердить терминологию, хотя мы не придаем ей большой важности. Мы не прочь оставить и прежнюю терминологию, получающую, конечно, теперь при нашем объяснении, новый смысл. Но мы находим лучше слово вид заменить словом степень, заимствуя этот термин у славного нашего филолога протоерея Павского, мысль которого о глаголах, хотя, по нашему мнению, и ошибочная, быть может более всех подходит к истине, как мы ее понимаем. Мы употребили сперва выражения : мгновенный, многомгновенный, неопределенный; но, для утверждения терминологии, думаем лучше оставить, вместо первых двух, прежние : однократный, многократный, как довольно подходящие к мысли. Выражение : неопределенный — удерживаем. Таким образом, русской глагол имеет три степени, выражающие различные определения (моменты) самого действия, в его существенном значении : степень неопределенная, степень однократная, степень многократная. Измение глагола по этим трем степеням в лице и числе — есть спряжение. Времена же : настоящее, будущее и прошедшее, понятия выводные, не имеют для себя своих форм в русском языке, суть дело употребления, и являются по соответствию их с формами глагола и с смыслом речи.

Формы степеней могут иногда употребляться, не теряя своего основного значения, и в другой степени, а поэтому, и в другом времени. — Но время здесь есть вещь второстепенная, и самая возможность такого изменения в употреблении, опять-таки доказывает, что при глаголе не время взято в основание; будь оно взято в основание, формы были бы верны времени, общему для всех, отвлеченному, внешнему определению : и тогда могли бы употребляться в другом времени, — не они, но самое время, оставаясь собою, могло бы, вследствие метафорического представления, употребляться вместо другого времени; для примера указываем на латинское выражение Brutus si conservatus erit, vicimus (Если Брут уцелеет, мы победили). Здесь форма : vicimus не есть форма будущего; она всегда и непременно прошедшее, и, как прошедшее, употребляется вместо будущего, придавая речи полную уверенность. Такое употребление, будучи чисто метафорическим, возможно и для всех языков. — Но изменение в употреблении, о котором мы говорим, совсем не то; это изменение не метафорическое, а имеющее логическое, необходимое основание, это изменение в употреблении, и вместе переход в значении самых форм, так напр. тематические формы : паду, буду, принимаются вообще в однократном значении, а потому употребляются и в будущем времени, а другие такие же формы : расту, теку— в значении неопределенном,а потому и в настоящем. Такая изменчивость доказывает нашу мысль, во всей ее полноте (см. выше); ибо при качественном основании берется в расчет самое качество действия, и уважается личность каждого глагола. Значение же самого действия, самого глагола отражается на значении самых форм. От этого, как уже сказали мы, происходят разные особенности в спряжении, где общий закон видоизменяется, где круг явлений его сдвигается теснее, даже иногда до единичного явления.

Мы дошли до нашей мысли о спряжении путем осязательного наблюдения. Постараемся теперь представить в более полном и последовательном виде спряжение нашего глагола; при этом изложении нам нельзя избежать повторений.

Дейстсвие, вне своего выражения, существует, как общее понятие; и, как общее понятие, действие предшествует его выражению и является неопределенным. Такое действие называем мы : действием неопределенной степени. Время, соответствующее этой неопределенной степени, есть время настоящее, которое, по внутреннему смыслу своему, есть время, понятое неопределенно или отвлеченно.