Виноградов В.В. О лингвистической традиции 40-х гг. XIX века

электронная версия по: Виноградов В. В. Пути развития науки о русском литературном языке // Виноградов В. В. История русских лингвистических учений. М., 1978. С. 297-301.

С 40-х годов XIX в. начинается новый период в истории разработки русского литературного языка. Это период национально- исторических и философских исканий. Можно отметить пять основных тенденций в области изучения русского литературного языка в этом периоде – до 60 – 70-х годов XIX в.:

1) стремление определить и философски осмыслить национальное своеобразие русской грамматической системы;

2) поиски общих исторических закономерностей русского литературно-языкового процесса;

3) выдвижение проблемы личности, проблемы индивидуального творчества и его значения в истории литературного языка, проблемы «языка писателя» (особенно по отношению к реформаторам языка);

4) перенесение центра тяжести с вопросов стилистики на проблемы исторической грамматики и исторической лексикологии;

5) более широкое применение сравнительно-исторического метода к разрешению вопросов исторической грамматики и исторической семантики русского литературного языка.

В 40 – 50-х годах русское языкознание выдвигает новую задачу: необходимо построить оригинальную, свободную от подражательности западноевропейским образцам грамматику русского литературного языка, в которой национальные своеобразия русского грамматического строя были бы описаны и осмыслены самостоятельно и полно. Г. П. Павский, М. Н. Катков, К. С. Аксаков, В. А. Васильев и другие филологи того времени, особенно из среды славянофилов по убеждениям, берут на себя разрешение общих и частных языковедческих вопросов, связанных с осуществлением этой задачи.

Это новое направление в грамматической разработке русского литературного языка открывается «Филологическими наблюдениями над составом русского языка» (т. 1 – 3, 1841 – 1842) Г. П. Павского [1787 – 1863].

Наиболее интересны морфологические разделы «Филологических наблюдений», посвященные анализу форм словообразования имен существительных и прилагательных и описанию системы русского глагола. Но этимологические домыслы Павского далеко не всегда удачны.

[с. 297]

От них еще веет иногда духом шишковского корнесловия. Сравнительно-исторические сопоставления Павского часто смелы и произвольны. Особенно слаба фонетическая часть работы Павского. Однако в тех случаях, когда этимологические связи русских слов или морфем убедительно восстанавливаются путем морфологических сопоставлений внутри самой русской языковой системы, Павский обнаруживает необыкновенную проницательность и остроумие. Система форм русского словопроизводства и словообразования внутри классов имен и глаголов никем из русских ученых до середины XIX в. не воспроизводилась с такой глубиной и широтой, как в Наблюдениях Павского. Словопроизводственные суффиксы имен существительных и прилагательных в исследовании Павского подвергались тонкому всестороннему анализу. Примеры на употребление непродуктивных и мертвых суффиксов приведены почти с исчерпывающей полнотой. Впервые в истории русского языка в «Филологических наблюдениях» даются яркие, блестящие образцы историко-морфологического исследования словопроизводственных категорий. В основу морфологического исследования имен и глаголов положен громадный материал. Словарь русского литературного языка был тщательно изучен Павским с словопроизводственной точки зрения, с точки зрения его морфологического состава.

Основные грамматико-семантические, словопроизводственные разряды имен и глаголов выделены и охарактеризованы в Наблюдениях так, что во многих случаях и современный исследователь немного сможет прибавить к характеристике Павского. Впервые у Павского с поразительным талантом и убедительностью вскрыты глубокие связи грамматики и лексики. Методы русского словообразования осмысляются с точки зрения общих тенденций развития русского грамматического строя.

Особенно оригинально и глубоко у Павского разработана система русского глагола. Категория вида, по Павскому, – центральная из глагольных категорий русского языка. С нею связан и ею определяется почти весь процесс русского внутриглагольного формообразования и словообразования. Павский полагает, что виды – это «степени» действия. [… ] Павский с необыкновенным искусством описал технику видовых соотношений и изменений русского глагола (посредством суффиксов и префиксов). В работе Павского даны почти исчерпывающие списки основ простых глаголов с распределением их по степеням и с указанием приемов производства глаголов – посредством суффиксации и префиксации. Павским намечена в основных чертах система живых словообразовательных классов русского глагола, впоследствии принятая и уточненная С. О. Карцевским (в его исследовании « Systéme du verbe russe », 1927).

Таким образом, в «Филологических наблюдениях» Павского ярко показаны национальные своеобразия грамматического строя русского языка, особенно в глаголе, и изображен механизм русского словопроизводства. Исследование Павского составило целую эпоху в истории русских грамматических исследований. На него опираются,

[с. 298]

из него исходят почти все русские грамматические построения с уклоном в философию языка – вплоть до работ А. А. Потебни.

Осторожную или скептическую позицию в оценке грамматических трудов Павского заняли лингвисты сравнительно-исторического направления, с уклоном в историю культуры, например Буслаев [1].

Однако идеи Павского не остались без влияния и на сторонников нового сравнительно-исторического течения в языкознании. М. Н. Катков в своей диссертации «Об элементах и формах славяно-русского языка» (1845) углубляет мысли Павского о категории вида и формах ее выражения в русском литературном языке.

Ту же линию разработки русской грамматики продолжал К. С. Аксаков [1817 – 1860]. Но в лингвистических трудах Аксакова гораздо ярче выразились его славянофильские концепции [2] и его зависимость от философии Гегеля. По словам Аксакова, «первый вопрос грамматики заключается в том, вследствие каких законов слово человеческое, выражая мысль, приняло такие и такие формы» (ч. 1, с. б). […]

Совершенно особое место среди грамматических работ Аксакова занимает его брошюра «О русских глаголах» (1855). Именно в области глагола национальное своеобразие русского языка обнаруживалось сильнее всего. «…Глаголы нашего языка, – по словам Аксакова, – остаются во всей своей непокорной самостоятельности, не поддающейся теоретическим объяснениям» (с. 409). Но «настало время для науки обратиться к самому русскому языку, к самой русской истории и прочим областям знания, и обратиться со взглядом ясным, без иностранных очков, с вопросом искренним, без приготовленного заранее ответа, – и выслушать открытым слухом ответ, какой дают русский язык, русская история и пр.» (с. 411). Система русского глагола, по мнению Аксакова, по своему своеобразию не похожа на глаголы других языков. С первого взгляда она поражает «нестройной путаницей». Так, в русском языке нет, собственно говоря, форм времени, кроме настоящего. «Но настоящее одно, без понятия прошедшего и будущего, не есть уже время: это бесконечность. […] Следовательно, и так называемое настоящее русского глагола, независимо от времени , высказывает не время, а нечто другое» (с. 413). В русском глаголе ярче всего выступает качество действия или степень, характер его осуществления. И тут-то и заключается источник единства и цельности русской глагольной системы. Можно различать три таких способа выражения действия, три вида – определенный , мгновенный, неопределенный и многомгновенный (иначе, однократный, неопределенный и многократный). Категория вида – центр русского спряжения. Все видовые формы – «формы одного и того же глагола, но формы не времени, а качества

[с. 299]

действия; понятие же времени… есть выводное из качества действия» (с. 417).

Поэтому-то русские глаголы отличаются необыкновенным многообразием психологических оттенков, «разновидных изменяющихся проявлений». Употребление и значение форм глагола здесь крайне разнообразны. «Чтобы найти основу изменчивых явлений действия, нужно погрузиться вовнутрь самого действия, нужно психологическое, так сказать, исследование, чтобы понять внутреннее единство сего, во внешности волнующегося мира» (с. 417).

Самым замечательным, до сих пор еще недостаточно оцененным исследованием Аксакова в области русского литературного языка была его магистерская диссертация «Ломоносов в истории русской литературы и русского языка» (1846). […] Диссертация Аксакова не только впервые давала цельную концепцию истории русского языка до начала XIX в., правда с славянофильской точки зрения, но и содержала множество ценнейших наблюдений и соображений, относящихся к истории форм склонения и спряжения, к истории отдельных синтаксических оборотов [3]. Влияние этой работы, встретившей довольно суровую оценку у профессиональных филологов – историков русского языка, например у И. И. Срезневского, у Буслаева, на последующее общие труды по истории русского языка несомненно. Оно сказывается, между прочим, и в «Мыслях об истории русского языка» Срезневского. Своеобразнее же всего это влияние отразилось в грамматических исследованиях Потебни.

Развитием и углублением морфологических взглядов Павского и Аксакова на систему русского глагола является диссертация Н. П. Некрасова [1828 – 1908] «О значении форм русского глагола» (1865) [4]. Здесь подвергнуты остроумной критике все предшествующие учения о глаголе, в особенности «Историческая грамматика русского языка» Буслаева.

Увлекаемый славянофильской идеей о глубокой национальной самобытности русской глагольной системы, Некрасов отрицает применимость всех западноевропейских грамматических понятий к русскому глаголу. Так же как Аксаков, он считает семантической основой русского глагола три степени действия – краткую, продолженную и кратную, три вида. В понятии степени у Некрасова объединены качественные и количественные оттенки действия. Качественное значение, по Некрасову, «может легко переходить в количественное». Но основным в русском глаголе является выражение качественности действия. [… ]

Широко пользуясь иллюстрациями из языка фольклора, Некрасов дает яркую картину употребления русских видов и приемов их формообразования. Идя вслед за Востоковым, Некрасов исследует также семантические функции глагольных приставок и очень тонко очерчивает сферы основных их значений. В этом вопросе работа Некрасова не утратила… значения и до сих пор.

Но в отличие от Аксакова, Некрасов, выдвигая чисто морфологическую точку зрения, отрицает у русского глагола наличие форм не только времени, но и залога и даже наклонения. По его мнению, все

[с. 300]

грамматические значения этого рода выражаются в русском языке синтаксическим употреблением. Эта черта русского глагола связана с необыкновенной подвижностью, гибкостью его применения, с многообразием его семантических потенций. С морфологической точки зрения Некрасовым различаются существительная (инфинитив), прилагательная (форма на – л и причастия), наречная (деепричастие) и спрягаемые личные формы глагола (причем формы типа посмотри, взгляни и т.п., совмещающие повелительное, условное, волюнтативно-волевое и другие значения, признаются общей личной формой глагола ). Некрасов дает яркую характеристику эмоционально-волевых оттенков, свойственных «общей личной форме русского глагола», обыкновенно относимой к повелительному наклонению.

Работа Некрасова по своему отрицательному отношению к старым грамматическим теориям, а также по некоторым частным воззрениям (например, на залог) близка к грамматическим взглядам В. И. Даля. Тут сказалось совпадение славянофильских и народнических тенденций в грамматических построениях.

Вообще филологические воззрения В. И. Даля [1801 – 1872] иногда перекликались с лингвистическими взглядами славянофилов. Даль изучал русский литературный язык с точки зрения писателя-народолюбца, жаждавшего языковой реформы на народной основе. Собрав большой диалектологический материал, Даль изложил свое понимание областных разновидностей русской народной речи и их отношений к литературному языку в статье «О наречиях русского языка» (1852).

Вопрос о связи литературного языка с живой народной речью, о единой национальной основе, которая сплачивает и сближает все областные народные говоры, о необходимости реорганизовать установившуюся в начале XIX в. систему литературного языка и приблизить ее к сокровищнице устного народного творчества – этот вопрос горячо обсуждается и всесторонне освещается Далем как в «Напутном слове» к «Толковому словарю живого великорусского языка» [т. 1 – 4, 1863 – 1866], так и в ответах на суждения и критические замечания по поводу Далева словаря [5]. Естественно, что рисуемая Далем картина состояния русского литературного языка первой половины XIX в. при всей остроте и содержательности, особенно в характеристике литературной лексики и фразеологии, все же является односторонней и узкой. Даль энергично боролся с иностранными заимствованиями и книжными кальками, с искусственными тяжеловесными сложными словами на немецкий лад – во имя живого устно-народного слова…

Точки зрения филолога-самоучки и беллетриста-народника переплетались. Яркий полемический тон характерен для всех статей Даля, касающихся русского литературного языка. Не чужд этого полемического задора и Толковый словарь Даля, сыгравший очень большую роль в подъеме интереса к народной диалектологии и к народным основам русского литературного языка. [… ] Перед Далем стояла за-

[с. 301]

дача – указать средства народного обновления русской литературной речи XIX в. и пути освобождения ее от чужеродных заимствований, открыть русскому обществу «неисчерпаемый родник или рудник живого языка русского». «Толковый словарь живого великорусского языка», составленный единолично Далем, и направлял русское общество к этому роднику живой речи.

Славянофильские труды по истории русского литературного языка выделяются философичностью, тягой к постижению глубоких национальных основ грамматического строя русского языка, последовательным подчеркиванием тесной связи и взаимодействия языка и мышления. В них лингвистическая теория неотрывна от общего социально-философского мировоззрения.

[1]См.: «Отечественные записки», 1852, № 4, с. 49 – 76; № 5, с. 21– 48.

[2]Ср.: «Русский язык ближе всех к языку первоначальному и в особенности удержал разумную сторону слова» ( Аксаков К. С. Полн. собр. соч., т. 2, ч. 2, М ., 1875, с. 337. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте).

[3] К грамматическим трудам К. С. Аксакова и оценке его взглядов Виноградов обращается в книгах «Русский язык», «Из истории изучения русского синтаксиса» (гл. 12); см. также «Современный русский язык», вып. 1 (разд. 1 § 2).

[4] Характеристику этой работы и лингвистических взглядов Н. П. Некрасова см. в работах В. В. Виноградова «Русский язык» (особенно гл. 7, § 71) и «Из истории изучения русского синтаксиса» (гл. 15 и отчасти 16).

[5] См. Даль В. И. Полн. Собр. соч., т. 10. СПб, 1898.