Золотарев А.М. Происхождение экзогамии. Предисловие

критическое предисловие С. Быковского (1937)

Публикуемая работа аспиранта ГАИМК А. М. Золотарева не лишена существенных промахов и ошибочных положений, выдвигаемых в ряде случаев автором. Во всяком случае, она не может быть признана марксистским исследованием. Не помогает автору и его резкость в отдельных замечаниях, направленных против «зарубежных буржуазных исследователей» и против тех «советских» ученых, которые пока еще «не пришли» к марксизму или вообще «не ладят» с марксистским учением. Несомненно, как видно из работы в ее целом и из отдельных замечаний и заключений, А. М. Золотарев субъективно стремится стать на путь марксистского исследования, но это стремление недостаточно последовательно им осуществляется на практике. Касаясь в ряде случаев исследованных К. Марксом и Ф. Энгельсом вопросов, А. М. Золотарев редко ссылается на соответствующие работы основоположников марксизма, почти неопирается в необходимых случаях на их выводы и даже не упоминает о высказанном по тому или иному конкретному вопросу их мнении. Особенно поражает совершенно недостаточное использование А. М. Золотаревым работы Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», хотя эта работа числится в списке использованной А. М. Золотаревым литературы даже не в русском переводе, а в немецком ее издании. В полном соответствии с этим невниманием к трудам основоположников марксизма находится и недостаточное понимание А. М. Золотаревым сущности марксистского метода исследования. Предоставляя критике более подробное и полное выявление ошибок А. М. Золотарева, отмечу наиболее существенные из них.

По роковому для него недоразумению, признавая на словах существование первобытного коммунизма в прошлом человеческого общества, А. М. Золотарев на деле отрицает первобытный коммунизм и сглаживает совершенно недопустимым образом различие между классовым и доклассовым обществом. «Столь раннее возникновение индивидуальной собственности, – пишет он, – коренится в низком уровне технического развития, не создающего предпосылок для коллективного владения орудиями.

[с. 1]

В свою очередь это обусловливает отсутствие или слабое развитие коллективных форм труда у доземледельческих народов, как будто бы составляющих неотъемлемую принадлежность первобытного коммунизма. И, действительно, большая часть возражений против понятия «первобытного коммунизма» идет именно по этой линии. Не вдаваясь в этот спор, мы только отметим, что определяющим тут все же является «коллективное владение землей» (стр. 45). Все это построение А. М. Золотарева пестрит ошибками. Не уровень развития техники определяет формы общественного строя, по К. Марксу и Ф. Энгельсу, астепень развития всей совокупности материальных производительных сил. Термин «доземледельческий» сам по себе ничего не характеризует, так как не выявляет характера производственных отношений. Отрицание коллективных форм труда в первобытно-коммунистическом обществе противоречит совершенно ясным и точным указаниям Ф. Энгельса и К. Маркса. «Определяющим» является «тут» не коллективное владение землей, а способ производства, именно – коммунистический способ производства первобытного общества. Преисполненное ошибок построение А. М. Золотарева представляет собою объективно поход против учения о первобытном коммунизме под видом его защиты. В соответствии с этим находится «теория» А. М. Золотарева о первобытном обмене, геронтократии в первобытно-коммунистическом обществе, об укреплении стариками власти над обществом путем запугивания злым духом Тванириккой и т.п. (стр. 45–50). Вымышленные А. М. Золотаревым «особенности» первобытно-коммунистического строя объявляются им основными признаками первобытного коммунизма: «Но именно это взаимное сцепление членов первобытного коммунистического коллектива составляет характернейшую особенность экономической структуры доклассового общества», – говорит он. Мало того: «не поняв ее, нельзя понять и других первобытных институтов» (стр. 49). Все это – модернизация и недопустимое перенесение черт классового общества на первобытное, доклассовое, которое было допущено в первом издании известной работы Г. Эйльдермана «Первобытный коммунизм и первобытная религия» и своевременно отмечен критиками (ср., напр., Ф. Капелюш, «Новые «поправки» к историческому материализму» в журнале «Под знаменем марксизма», 1926 г., № 9-10, стр. 172 – 177). Сюда же примыкает используемая в применении к первобытному коммунизму терминология А. М. Золотарева, подобно «кушу», который яко бы дается в качестве выкупа старикам-«эксплуататорам» (последнего термина А. М. Золотарев стыдливо, впрочем, избегает) (стр. 46). Отмеченная грубая ошибка А. М. Золотарева относительно первобытного коммунизма, сопряженная, как указано, с целым рядом других ошибок, проистекающих из неверного понимания сущности марксистского учения, связана с его неверным представлением, будто бы в основе общественного строя лежит не

[с. 2]

способ производства, а формы собственности. Основой первобытного коммунизма, правда, в своем специфическом, не-марксистском понимании, А. М. Золотарев считает коллективное владение землей. «Основой первобытно-коммунистического общества, ^:–пишет он, – является общественное владение землей. Этот факт определяет все существование первобытного общества и позволяет рассматривать его как единую социально-экономическую формацию» (стр. 45). Основой первобытного коммунизма является первобытно-коммунистический способ производства. По К. Марксу и Ф. Энгельсу, этим способом производства определяется и соответствующая ему форма собственности, при том не только на землю, а на все средства производства, включая орудия. Справедливо отмечая, что низкая материальная техника доклассового общества порождает индивидуальное производство, А. М. Золотарев воспринимает это, однако, не диалектически, а как механист. Он забывает, что материальная техника является лишь одним из составных элементов производительных сил и находится в диалектическом взаимодействии со всей их совокупностью. Не с самого начала, а лишь на определенном уровне развития производительных сил относительно низкий уровень развития материальной техники начал «требовать» индивидуализации труда,не достигающей, однако, в первобытном обществе сколько-нибудь значительных размеров. Тем самым внутреннего противоречия, являющегося движущей силой развития первобытного общества, А. М. Золотарев не понял и не выявил.

Обнаруживая слабое умение владеть диалектикой, А. М. Золотарев, естественно, не понимает необходимости исторического подхода к исследуемым им обществам. В этом он повторил ошибку Г. Эйльдермана, вскрытую во 2-м издании «Первобытный коммунизм и первобытная религия» В. К. Никольским. Если Г. Эйльдерман принял более примитивные по культуре общества австралийцев за более развитые и наоборот, то А. М. Золотарев даже не задавался вопросом о том, что одни из отмеченных им обществ стоят на более, другие на менее высокой ступени развития. Это обстоятельство и явилось формальной предпосылкой к искаженному представлению и к модернизации первобытно-коммунистического общества. Поэтому, например, и тотемизм оказался у А. М. Золотарева явлением более поздним, чем звуковая речь (стр. 76), о действительных условиях возникновения которой А. М. Золотарев надлежащего представления, конечно, не имеет.

В целом гипотеза А. М. Золотарева очень сильно напоминает соответствующие объяснения Г. Эйльдермана, разделяя с ними одинаковую судьбу в части несомненных достоинств и одновременно ошибок и недостатков.

Из более частных ошибочных положений и утверждений А. М. Золотарева отмечу следующие:

[с. 3]

Совершенно напрасно на всем протяжении работы в применении к гипотезам буржуазных авторов употребляется термин «теория». Теорией следует считать построение доказанное и приведенное в полное соответствие с фактами. Естественное желание буржуазных исследователей прикрыть свои ложные взгляды термином «теория» поддерживать не следует.

Совершенно напрасно употребляется термин «этнология». Создавая жалкое подобие обществоведения, якобы выявляющего законы развития общества, в отличие от «чисто описательной науки» этнографии, буржуазные исследователи очень дорожат этим термином. Марксистская наука упраздняет самым фактом своего существования надобность в этом лишенном содержания понятии. Что же касается мнимой возможности разграничения предмета и задачи между этнографией, как «описательной наукой», и этнологией, как «теоретической наукой», то самое деление наук на описательные и теоретические неприемлемо для марксиста.

Лишены социологического содержания, т.е. не дают никакого понятия о действительной ступени развития общества, всюду употребляемые автором термины –«охотничье-собирательская стадия», «доземледельческие народы» и т.п. Марксистский подход в исследовании требует точной характеристики форм производственных отношений. Отсутствие этой характеристики и упомянутая расплывчатая терминология А. М. Золотарева позволяют игнорировать исторические различия в развитии обществ, фактически стоящих на разных ступенях развития.

На стр. 14 автор пишет: «Это не удивительно, так как половые сношения происходят постоянно и между всеми, в то время как рождение случается уже не так часто и не у каждой женщины. Поэтому причиной зачатия австралийцы считают вселение в тело женщины зародыша человека, обитающего в некоторых священных предметах». Причиной упомянутой веры австралийцев, надо полагать, являются особенности их социального строя, т.е. в конечном счете она должна быть выведена из экономического базиса, а не из непонимания явления. Объяснение А. М. Золотарева является идеалистическим.

На стр. 21 автор пишет: «форма брака определяет существование брачных классов». Надо полагать, что оба эти социальные явления, находящиеся, конечно, в соответствии между собой, объясняются из экономического быта общества, а не одно из другого.

На стр. 23 автор утверждает: «тотемизм и экзогамия это является продуктом слияния гетерогенных, различной цели служивших элементов культуры». В этом утверждении автор становится на телеологическую точку зрения, противоречащую марксистской методологии.

На стр. 23 автор голословно утверждает, что тотемизм древнее экзогамии. Это утверждение находится в противоречии

[с. 4]

с сущностью гипотезы А. М. Золотарева о происхождении экзогамии, поскольку он развивает точку зрения «экономической экспансии» локальных групп, как исходного пункта экзогамии. Вместе с тем это утверждение связано с отрицанием А. М. Золотаревым значения так называемых брачных классов (гл. 4). Существование брачных классов, стоящее в связи с половозрастным разделением труда, признается не только Г. Куновым, с которым полемизирует А. М. Золотарев, но и забытым А. М. Золотаревым… Ф. Энгельсом. Легковесная критика А. М. Золотарева, направленная против учения о брачных классах, не только не убедительна, но не считается и с фактами, которые казались непреодолимыми Ф. Энгельсу и его действительным последователям. Эти, мягко выражаясь, «промахи» А. М. Золотарева уничтожают значение его гипотезы о происхождении экзогамии, превращая ее в объяснение условий существования экзогамии в тотемическом обществе.

На стр. 25 А. М. Золотарев сообщает: «Факты говорят за то, что примат в социальной жизни принадлежит не семье, а локальной группе, несколько более широкой, быть может, в некоторых случаях совпадающей с ней, иногда состоящей из нескольких семей, связанных даже родством, или из нескольких поколений одной и той же семьи со всеми ответвлениями, иногда же значительно превосходящей семью по размерам, а главное – иначе построенной и на других принципах основанной. Последняя в полном смысле слова является базисом и экономической ячейкой «до-земледельческого общества». Этим утверждением А. М. Золотарев подрывает значение им же высказанной мысли, что локальная группа (почему не первобытно-коммунистическая община?) древнее семьи (малой? какой-либо другой?). Из всего контекста видно, что А. М. Золотарев вместе с тем забывает о групповом браке, тщательно описанном Л. Морганом и обоснованном заново Ф. Энгельсом. Сопоставляя все это, приходится признать, что А. М. Золотарев плетется в хвосте буржуазных авторов, утверждающих вечное существование семьи. На словах – несогласие с буржуазными авторами, на деле – признание их мнения. На стр. 34 А. М. Золотарев говорит: «Обычная формула “от материнского права к отцовскому” не применима к доземледельческим народам . Первоначально тотем также был связан с группой, и ребенок наследовал тотем группы, resp. отца. Отсюда берет начало “счет наследования” . Возможно, что не исключен другой вариант развития, при котором из той же эндогамной орды, не знавшей никакой “филиации”, ни мужской, ни женской, выделился другой тип общества, приведший к образованию “женского счета наследования”. Вместо патрилокальных браков, там первоначальной формой был матрилокальный брак, что сопровождалось наследованием тотемов от матери». В примечании на стр. 35 он пишет: «Я согласился бы рассматривать матрилинеальную и патрилинеальную филиацию дозе-

[с. 5]

мледельческих народов как параллельные варианты развития, если бы R. A. Brown не показал, что у Dieri наряду с наследуемыми по женской линии тотемами и секциями существует система патрилинеальных брачных классов. Это открытие требует пересмотра всего вопроса о «материнском праве» в Австралии (см. A. R. Brown, Bilateral descent, май 1924). Отмечу только и в настоящей связи, что переход форм наследования совершается на более поздней стадии – примитивного земледелия, – но что он идет в обратном порядке – от патрилинеальной филиации охотников к матрилинеальной филиации мотыжных земледельцев и, наконец, к патриархату скотоводов и плужных земледельцев. Таким образом развитие идет спирально». «Спиральное» развитие A.M. Золотарева, находящееся в антагонизме с диалектическим развитием общества по К. Марксу, Ф. Энгельсу и В. И. Ленину, связано с робким отрицанием матриархата, не только обоснованного на фактическом материале Ф. Энгельсом, но и исчерпывающим образом объясненного последним. Ошибка А. М. Золотарева основана на излишнем доверии к буржуазным исследователям, для которых смешение различных ступеней развитии общества является обычным. Что касается «открытия» Brown’a, то еще до него Ф. Энгельсом было указано и объяснено наличие зачатков отцовского рода в материнском, явления столь же частого, сколь и закономерного, совершенно понятного с марксистской точки зрения. Становясь на точку зрения буржуазных исследователей и забывая о Ф. Энгельсе, А. М. Золотарев на деле протаскивает, правда, очень робко, расовую теорию. Не случайно, критикуя Мак-Леннана, он между прочим забыл отметить, что Мак-Леннан, разделяя племена на эндогамные и экзогамные, тоже стоял на точке зрения расовой теории. Разумеется, у современных буржуазных авторов применение расовой теории носит более последовательный и откровенный характер. Wilke, Kornemann и др. прямо разграничивают народы на «патриархальные» и «матриархальные». Отблеск этой «теории» появился и в построениях А. М. Золотарева, колеблющегося между «спиральным развитием» и матриархальным и патриархальным «вариантами» развития разных обществ, resp. племен или рас.

Оспаривая на стр. 38 мнение буржуазных авторов, что более древней формой собственности на землю была частная собственность, А. М. Золотарев приписывает Г. Кунову и Малиновскому защиту теории первобытного коммунизма, забывая о действительном, скромно говоря, стороннике этой теории, каким был… Ф. Энгельс. Не менее последовательно на стр. 41, правда, в примечании, А. М. Золотарев предпочитает при выявлении значения брака в буржуазном обществе процитировать не Ф. Энгельса, а… Риверса.

Ограничиваясь сделанными замечаниями, укажу лишь на лингвистические опыты А. М. Золотарева. Расшаркиваясь в нескольких местах своей работы перед яфетической теорией (см.

[с. 6]

стр. 73), А. М. Золотарев не дал себе труда уяснить сущность учения акад. Н. Я. Марра. Его лингвистические упражнения с терминами на стр. 75 ничего общего с палеонтологическим анализом, применяемым в новом учении о языке, не имеют. Ссылки на работы Н. Я. Марра в подкрепление совершенно неприемлемого вывода: «Прежде всего встает вопрос, каковое значение первично: “сокол” – “ворона” или “человек”? Не может быть сомнения, что именно “человек” и есть первичное значение» (стр. 75) – показывают, что А. М. Золотарев не имеет элементарного понятия о первоначальном полисемантизме и о действительных путях развития значимости слов. Странные значки, употребляемые им при «анализе», при наличии пособий, объясняющих значение яфетидологических знаков, ничего общего с принятой в яфетидологической литературе транскрипцией не имеют.

«Полумарксизм» А. М. Золотарева, поверхностная критика буржуазных авторов, без намека на выявление социальных корней их взглядов, нечеткая терминология, стыдливое несвоевременное умолчание о мнениях Ф. Энгельса по затрагиваемым вопросам, излишнее преклонение перед буржуазными авторитетами вроде Риверса и т.п., трескучая революционная фраза по части словесного признания марксизма, первобытного коммунизма, различия в развитии первобытного и классового обществ и т.п. – все это выявляет социально-политическую подоплеку взглядов автора. Он выступает в качестве представителя мелкой буржуазии, щедрой на трескучие революционные фразы и скупой на революционные дела. Сумеет ли молодой, начинающий работник, каким является А. М. Золотарев, перевооружиться в области методологии и стать на деле на марксистский путь исследования, покажет дальнейшее будущее.

Отмечая недостатки работы А. М. Золотарева, вскрывая их социально-политические корни, Академия, тем не менее, решила выпустить его работу, считаясь с попытками автора дать новое истолкование явлениям экзогамии в первобытном обществе, с тем, что в работе А. М. Золотарева, несмотря на указанные промахи, чувствуется некоторая свежая струя в исканиях, с тем, наконец, что А. М. Золотарев добросовестно использовал значительную литературу, особенно английскую, не всегда доступную читателю, интересующемуся соответствующими вопросами. Заявление А. М. Золотарева: «Единственно, что мы могли сделать, это показать, что и по сию пору в условиях австралийской культуры сохранились экономические и социальные предпосылки для возникновения подобных законов (экзогамии. С. Б.)» – почти оправдано наличным в его работе материалом.

С. Быковский

[с. 7]