Модальные слова. Служебные части речи. Междометия. Функциональные омонимы многочленных рядов.
Страница 10 из 17
Трансформациология – раздел морфологии, изучающий проблемы переходности в области частей речи и контаминантов (термин предложен В.Н. Мигириным). Основы изучения перехода слов из одной части речи в другую были заложены еще в ХIХ в. в работах Н.И. Греча, А.Х. Востокова, Ф.И. Буслаева, Г.П. Павского и др. Отдельные замечания по этому выводу высказаны А.М. Пешковским. Он считает переход «следствием того, что отдельные слова на почве звуковых изменений значения, происходящих в них самих и связанных с ними ассоциативно словах, медленно и постепенно переходят из одной категории в другую» [Пешковский, 1938, с. 128].
А.А. Шахматов признавал факты перехода слов из одной части речи в другую и назвал конкретные процессы перехода. «Процессы перехода одной части речи в другую мы будем называть латинскими терминами, как с у б с т а н т и в а ц и я, а д ъ е к т и в а ц и я, в е р б а л и з а ц и я, п р о н о м и н а л и з а ц и я, а д в е р б и а л и з а ц и я, к о н ъ ю н к ц и о н а л и з а ц и я и т. д. [Шахматов. А.А. Из трудов А.А. Шахматова по современному русскому языку (Учение о частях речи). – М.: Учпедгиз, 1951. – С. 37].
В.В. Виноградов в силу традиции использовал термин «грамматическая омонимия», а не «переходность». В книге «Русский язык (грамматическое учение о слове)» (М., 1972) автор дает большой фактический материал, касающийся пополнения отдельных частей речи за счёт перехода из других частей речи. Этот материал сопровождается теоретическими комментариями: «В живом языке нет идеальной системы с однообразными резкими и глубокими гранями между разными типами слов. Грамматические факты двигаются и переходят из одной категории в другую, нередко разными сторонами своими примыкая к разным категориям» [Виноградов, 1972, с. 43].
Примечательно то, что изучение переходности в области частей речи началось не с создания общей теории, а с исследования конкретных явлений переходности: субстантивации, адъективации и т. д. Поэтому на первом этапе исследователи ограничились описанием основных фактов трансформации. Возникли разночтения в понимании терминов «переходность», «диахронная трансформация», «транспозиция», «конверсия» и т. д.
Перед лингвистикой встала задача создания общей теории переходности. По справедливому замечанию Л.Я. Маловицкого, «переходность из частного языкового вопроса превращается в актуальную общелингвистическую проблему» [Маловицкий Л.Я. Переходность как отображение исторических изменений в языке // Семантика переходности. – Л., 1977. – С. 17].
В 50-е–70-е годы ХХ века одними из первых фундаментальных работ стали исследования В.В. Бабайцевой и В.Н. Мигирина.
«Отказываться от анализа реально существующих переходных явлений – значит заранее ограничивать предмет исследования выхваченными из системы языка отдельными фактами, отражающими типичные языковые категории, но не охватывающими системы языковых явлений», – замечает В.В. Бабайцева [Бабайцева В.В. Переходные конструкции в синтаксисе. – Воронеж, 1967. – С. 18]. При определении объёма и содержании термина «переходность» В.В. Бабайцева предлагает выделять два качественно различных вида переходных явлений: трансформационные (диахронные) преобразования и контаминационные (промежуточные, синкретичные, гибридные) явления. Результатом диахронной трансформации являются функциональные омонимы . Они образуют ряд, состоящий из исходной формы и трансформанта (одного или нескольких), например: столовая – имя прилагательное, столовая – имя существительное, субстантиват.
Второй тип переходных явлений имеет совершенно иной характер: переход слова из одной части речи в другую в данном случае отсутствует. Переходность понимается как промежуточность, гибридность, при которой в одном слове совмещаются признаки двух частей речи. В качестве примера могут служить так называемые союзные слова, в которых совмещаются свойства местоимений и союзов. В разработанной В.В. Бабайцевой «шкале переходности» гибридные контаминационные факты занимают промежуточные звенья АБ, Аб, аБ.
А Аб АБ аБ Б
—————————————————
Гибридные слова могут возникать как вследствие переходных процессов, так и в результате морфологического образования.
В дальнейшем В.В. Бабайцева углубила отдельные теоретические положения, связанные прежде всего с синхронными явлениями переходности, и в то же время отошла от некоторых декларируемых ранее положений в области контаминации. « Синхронная переходность – это такой вид переходности в современной системе языка, при котором связи и взаимодействие между оппозиционными центральными (типичными) категориями (типами), разновидностями, разрядами и т. д. создают (образуют) зону синкретизма с периферийными и промежуточными звеньями» [Бабайцева В.В. Явления переходности в грамматике русского языка. – М.; Дрофа, 2000. – С. 27]. Кроме названной монографии, эти идеи реализуются в сборниках «Явления переходности в грамматическом строе современного русского языка» (М., 1988); «Переходность и синкретизм в языке и речи» (М., 1991) и других работах.
Велики заслуги в создании теории трансформационных процессов В.Н. Мигирина. Термин «трансформация» В.Н. Мигирин понимает как «любое преобразование в языке, программированное или непрограммированное, диахронические или синхроническое» [Мигирин, 1957, с. 236]. Он разграничивает трансформацию в области частей речи и членов предложения, показывает основную проблематику учения о процессах переходности на уровне частей речи, классифицирует зарегистрированные случаи эмиграционной и иммиграционной трансформации в области каждой части речи и перехода одних грамматических форм в другие в пределах одной части речи, выясняет признаки и формы трансформации. Основными задачами в этой области, по мнению В.Н. Мигирина, являются следующие: 1) классификация всех случаев переходности в области частей речи, 2) классификация всех случаев переходности в пределах одной части речи (например, трансформация личного глагола в безличный, субъективного прилагательного в бессубъективное; формы двойственного числа в форму множественного и под.), 3) критерии разграничения трансформации и словообразования, 4) элементарные процессы и этапы трансформации в разных случаях переходности, 5) классификация случаев невозможности трансформации (объяснить, почему в одних случаях трансформация возможна, в других нет), 6) словарь слов, возникших на основе трансформации, 7) условия, благоприятствующие трансформации и затрудняющие, 8) трансформация одноступенчатая и многоступенчатая, 9) трансформация в одном направлении и трансформация в разных направлениях, 10) эмиграционная трансформация и иммиграционная трансформация, 11) трансформация обратимая и необратимая, 12) влияние лексического значения слов, их функционирования и морфологических свойств на трансформационные возможности, 13) значение вопроса о трансформации для выяснения последовательности появления частей речи, 14) трансформация и проблемы классификации частей речи, 15) использование трансформации для обогащения частей речи на разных этапах развития русского языка, 16) одновременное изменение разных признаков и последовательное изменение их в ходе трансформации, 17) влияние изменения одних признаков на преобразование других, 18) трансформация в области частей речи как источник обогащения словарного состава языка [Мигирин В.Н. Очерки по теории процессов переходности в русском языке. – Бельцы, 1971. – С. 132–133].
Важным для теории переходности на уровне морфологии можно считать установление признаков проявления переходности в области частей речи, частично описанных ранее в лингвистической литературе, но систематизированных, уточнённых и дополненных В.Н. Мигириным. Такими признаками, по мнению автора, можно считать следующие:
• изменение синтаксической функции слова;
• изменение категориального (обобщённого лексико-грамматического) значения;
• возможное изменение лексического значения;
• изменение морфологических свойств слова;
• возможное изменение морфемного состава слова, его словообразовательных потенций;
• изменение дистрибуции слова;
• возможные фонетические изменения в слове.
Не все признаки являются обязательными для характеристики диахронной трансформации, некоторые из них (1, 3, 5, 7) факультативны [Мигирин В.Н. Очерки по теории процессов переходности в русском языке. – Бельцы, 1971. – С. 150–167].
Теорию переходности развивали также М.Ф. Лукин, Н.А. Каламова, Е.П. Калечиц, А.Я. Баудер, Ю.Г. Скиба и другие, но и до настоящего времени многие из важных вопросов остаются нерешенными.
Типология диахронных трансформационных процессов. Вслед за В.Н. Мигириным мы разграничиваем иммиграционную трансформацию (то есть пополнение слов какой-либо части речи за счёт других) и эмиграционную трансформацию (переход слов из какой-либо части речи в другую).
Иммиграционную трансформацию составляют следующие процессы:
субстантивация – переход в имена существительные,
адъективация – переход в имена прилагательные,
нумерализация – переход в имена числительные,
прономинализация – переход в местоимения,
адвербиализация – переход в наречия,
предикативация – переход в безлично-предикативные слова,
модаляция – переход в модальные слова,
препозиционализация – переход в предлоги,
конъюнкционализация – переход в союзы,
партикуляция – переход в частицы,
интеръективация – переход в междометия.
Степень активности каждого процесса различна. Широко осуществляется переход других частей речи в имена существительные, безлично-предикативные слова, модальные слова. Невелико в количественном отношении, но достаточно ощутимо по употреблению число слов, пополняющих служебные части речи (предлоги, частицы, союзы). Единицами представлены имена числительные, образованные в результате диахронной трансформации; практически отсутствует процесс вербализации – пополнения глаголов за счёт других частей речи.
В качестве отдельных эмиграционных процессов можно назвать следующие:
переход имен существительных в другие части речи,
переход имен прилагательных в другие части речи,
переход имен числительных в другие части речи,
переход местоимений в другие части речи,
переход глаголов в другие части речи,
переход наречий в другие части речи.
В лингвистической литературе разграничивают константную (узуальную) и окказиональную трансформацию. «Узуальная субстантивация чаще всего наблюдается среди прилагательных и причастий, которые знают также и окказиональную субстантивацию. Примеры узуальной субстантивации: пожарный, набережная, мостовая, горничная, учительская, парикмахерская, прачечная, кондитерская, столовая, купчая, накладная, пивная, мороженое, сладкое, шампанское, насекомое и многие другие… Местоимения, междометия, служебные слова обычно подвергаются окказиональной субстантивации» [Мигирин В.Н. Очерки по теории процессов переходности в русском языке. – Бельцы, 1971. – С. 138].
Близки к названным выше понятия полная и неполная, обратимая и необратимая трансформация .
Некоторые лингвисты (М.Ф. Лукин, М.А. Каламова) выделяют полный и неполный переход . По нашему мнению, переход нельзя назвать полным или неполным. Он или есть, или его нет. Вероятно, можно говорить об узуальном или окказиональном, частотном или редком употреблении трансформантов. Трансформация имеет место, если от исходного слова отпочковалось новое и превратилось в функциональный омоним. Трансформация не произошла, если слово хотя и употреблено в нетипичной для данной части речи функции, но не приобрело комплекса дифференциальных признаков новой части речи.
Понятие о трансформационном потенциале . Трансформационный потенциал части речи или контаминанта – это совокупность их функциональных омонимов. Следует различать эмиграционный трансформационный потенциал, в который включены все функциональные омонимы, исходной формой которых является данная часть речи или контаминант, и иммиграционный потенциал , который образуется за счёт пополнения анализируемой части речи или контаминанта словами из других лексико-грамматических классов слов (в результате субстантивации, адъективации и т. д.). Знаменательные части речи и контаминанты обладают как иммиграционным, так и эмиграционным потенциалами; служебные, по предварительным данным, – только иммиграционным.
Иммиграционный потенциал имён существительных составляют трансформанты, образованные путём перехода из:
• имён прилагательных: рядовой, булочная, горничная, парадное, мостовая, набережная, кладовая, рабочий, портной, шампанское, чаевые, премиальные и т. п.; порядковых слов первое, второе, третье, служащих для называния блюд, подаваемых к столу в определённой последовательности,
• причастий: трудящиеся, учащиеся, командующий, подчинённый, окружающее, учёный и др.;
• местоимения ничья ;
• нескольких наречий с временным и оценочным значением: сегодня, завтра, удовлетворительно, хорошо, отлично и под.
Иммиграционный потенциал имён прилагательных, по данным И.К. Сазоновой, составляют более 280 причастий, перешедших в адъективы: блестящий, воспитанный, выдающийся, избранный, любимый и другие [Сазонова И.К. Русский глагол и его причастные формы: Толково-грамматический словарь. – М.: Рус. яз., 1989. – 600 с.].
Прономинализации подвергаются:
• имена прилагательные последний, целый, известный, подобный, прочий, отдельный ;
• причастия: следующий, настоящий, соответствующий, данный, определенный ;
• имя существительное дело ;
• имя числительное один .
Иммиграционный потенциал наречий составляют:
• перешедшие в них имена существительные босиком, бегом, пешком, даром, рысью, опрометью, украдкой, утром, днем, вечером, летом, весной и другие;
• адвербиализованные деепричастия лежа, стоя, сидя, нехотя, загодя, шутя и др.
Безлично-предикативные слова почти в полном объёме, за исключением единичных случаев, образовались в результате диахронного трансформационного процесса, именуемого предикативацией, по мнению одних ученых, от кратких прилагательных среднего рода единственного числа на – о ; по мнению других – за счёт наречий на – о . Большинство лингвистов объединяет оба этих источника (В.В Виноградов, А.Н. Тихонов и др.), так как в настоящее время нет убедительных доводов в пользу той или иной точки зрения.
Принято считать, что в наибольшей мере подверглись предикативации слова с качественным значением: великолепно, весело, выгодно, грустно, дорого, жарко, лестно, морозно, пасмурно, похвально, празднично, приятно, прохладно, свежо, светло, тепло, торжественно, туманно, удобно, хорошо, отлично и др.
В безлично-предикативные слова перешло несколько имен существительных: досуг, недосуг, время, пора, охота и т. д.
Некоторые лингвисты включают в состав предикативатов трансформанты, образованные путём перехода из кратких страдательных причастий: накурено, натоплено и др.
Процессу модаляции подверглись:
• наречия: бесспорно, верно, случайно, естественно и др.;
• глаголы: кажется, казалось, разумеется, знать, видать и др.;
• имена существительные: правда, право, факт и др.;
• причастия: видимо и др.
Иммиграционный потенциал предлогов составляют перешедшие в них:
• наречия: вблизи, вдоль, возле, вокруг, впереди, кругом, мимо, навстречу, накануне, около, после, против, раньше, относительно, согласно и др.;
• имена существительные: во время, в течение, в продолжение, за счет, по поводу, по причине, насчёт, ввиду и др.;
• деепричастия: благодаря, включая, спустя и др.
В иммиграционный потенциал союзов входят перешедшие в них:
• местоимения (в широком понимании термина): что, как, когда и образовавшиеся на их базе составные союзы типа потому что, невзирая на то что, вопреки тому что, благодаря тому что, так как, тогда как, по мере того как, с тех пор как, между тем как и др.;
• наречия: едва, пока, только, лишь, ровно, словно, точно, чуть и др.;
• несколько существительных: раз, правда, благо;
• деепричастие хотя (хоть).
Частицы пополняются за счет перехода в них:
• наречий: ещё, уже, только, лишь, единственно, исключительно, определённо, просто, прямо, именно, подлинно, точно, ровно и др.;
• местоимений: что, как, то, это, там, тут, так, себе, всё и др.;
• глаголов: было, бывало, дай, пусть, пускай, знай, поди и др.
Иммиграционный потенциал междометий составляют перешедшие в них:
• имена существительные: батюшки, матушки, дудки, марш, добро и др.;
• глаголы: хватит, будет, брось, поди, помилуй, здравствуйте, смотри, скажи, подумаешь и др.;
• наречия: вперед, вон, горько, полно, прямо, довольно и др.;
• местоимения: что, так и др.
Функциональные омонимы как результат диахронной трансформации. Двучленные и многочленные ряды функциональных омонимов. В результате перехода слов из одной части речи в другую образуются слова, совпадающие по звуковому и графическому облику с исходными формами (реже – имеющие небольшие различия в написании), но разные по значению, по комплексу дифференциальных признаков. Такие слова, как известно, называют омонимами. По вопросу об омонимах и их типах существует большая литература.
Омонимия вначале была предметом изучения только в лексике. С. Ульман в 50-е годы ХХ века отмечал: «Ни одна область лингвистики не имела в нашем столетии такой молниеносной карьеры, как изучение омонимов. Литература, посвящённая этому вопросу, так обширна, полученные результаты так неожиданны, а применяемые методы так специфичны, что для решения этих проблем возник особый подраздел языкознания, который можно назвать ”омонимикой”» [Ulman S. The principles of semantics. – Glasgow, 1954. – Р. 180].
В 40-е–50-е годы теория омонимии дополнилась новым разделом: появились работы, в которых рассматривались «грамматические омонимы». Так квалифицировал это явление В.В. Виноградов в статье «О грамматической омонимии в современном русском языке» (1940). Термин «грамматический омоним» использовался также и другими авторами, например Н.А. Каламовой [Каламова Н.А. К вопросу о переходности одних частей речи в другие // Рус. яз в шк. – 1961. – № 5. – С. 56–59]. Термин «функциональный омоним» впервые встречается в монографии О.С. Ахмановой «Очерки по общей и русской лексикологии» [Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. – М.: Учпедгиз, 1957 ].
В последующую разработку функциональной омонимии большой вклад внесли В.В. Бабайцева, А.Я. Баудер и другие ученые. В.В. Бабайцева дает следующее определение функциональных омонимов: «…ф у н к ц и о н а л ь н ы е о м о н и м ы – это этимологически родственные слова, совпадающие по звучанию, но относящиеся к разным частям речи» [Бабайцева В.В. Явления переходности в грамматике русского языка – М.: Дрофа, 2000. – С. 194].
Однако надо признать, что его содержание понимается в современной лингвистике неоднозначно. Наиболее спорным является вопрос о тождестве (отдельности) исходного слова и трансформанта. Как известно, омонимы – это разные слова в отличие от полисемичного слова с несколькими значениями. Поэтому, называя исходное слово и производный трансформант омонимами, мы автоматически принимаем точку зрения, согласно которой функциональные омонимы – это разные слова. Такая точка зрения широко распространена в русистике [Суник О.П. Общая теория частей речи. – М.:Л.: Наука, 1966. – 128 с. и др.]. Она чётко сформулирована В.В. Бабайцевой: «Функциональные омонимы – разные слова» [Бабайцева В.В. Явления переходности в грамматике русского языка. – М.: Дрофа, 2000. – С. 204]. В этой же работе подробно излагаются разные точки зрения на данную проблему (с. 198 – 211).
Перейдя в другую часть речи, слово приобретает новый комплекс дифференциальных признаков и превращается в омоним по отношению к исходной лексеме. Став омонимом, новое слово «отпочковывается» от старого. У полученного трансформанта имеются свои собственные лексико-грамматические свойства, новое окружение и т. д. Изменение же синтаксической функции слова ещё не является доказательством перехода слова в другую часть речи.
Разным пониманием процесса переходности в области частей речи и явления функциональной омонимии объясняются и недостатки в практике представления функциональных омонимов в толковых словарях. Грубейшей ошибкой с точки зрения современных знаний о природе функциональных омонимов является представление в одной словарной статье двух и более омонимов с пометой «в значении имени существительного». Например, в МАС (т. 1, с. 153) словарная статья Верующий состоит из двух частей: первая включает название слова, окончания жен. р . и мн. ч.; под цифрой 1 записано: «прич. наст. от веровать ». За цифрой 2 перед повторением этого же слова дается помета: «в знач. сущ.» Интересно, что этот случай в статье «Как пользоваться словарем» оговорен следующим образом: «Причастия выделяются в самостоятельную статью в тех случаях, когда они по своему значению и употреблению переходят в разряд имен прилагательных или имен существительных…» [МАС, т. 1, с. 7.]. Но во многих случаях функциональные омонимы помещаются в одну словарную статью, которая делится на соответствующие части, например, слово вокруг записано один раз, рядом – помета: «нареч. и предлог, 1. нареч. Кругом, около… 2. предлог с род. п. Кругом, около кого-, чего-л.…». Таким образом, функциональные омонимы, признаваемые Словарём в качестве разных частей речи, помещаются в одну словарную статью и рассматриваются как лексико-грамматические варианты. Путаница усугубляется тем, что субстантивы, исходной формой которых являются имена прилагательные, могут даваться в одном из лексико-грамматических вариантов со значением 1, что применительно к подобным случаям означает субстантивацию без изменения лексического значения корня. Вот как выглядит соответствующая часть словарной статьи Вольный в МАС: «2. Только полная форма. Устар. Отпущенный на волю, не крепостной… 1 в знач. сущ. Вольный, -ого, м.; вольная, -ой, ж.» [МАС, 1, с. 208].
Из сказанного можно сделать однозначный вывод: функциональные омонимы представлены в МАС неточно, нелогично, без учета современных достижений лингвистики в этой области. К подобному выводу приходит Е.Б. Колыханова, которая совершенно справедливо пишет: «Невыделение в толковых словарях русского языка функциональных омонимов в большинстве случаев приводит к неправильному представлению о слове вообще» [Колыханова Е.Б. О толковании функциональных омонимов в словарях русского языка // Явления переходности в грамматическом строе русского языка. – М., 1988. – С. 115]. Этот вопрос особенно важен сейчас, когда решается проблема переиздания старых и создания новых толковых словарей современного русского языка. Лексикография «ословаривает» результаты достижений в определённой области лингвистики, представляет их в виде конкретных словарей. Поэтому не данью моде, а естественным продолжением теоретических исследований следует считать создание словаря функциональных омонимов.
Двучленные и многочленные ряды функциональных омонимов. Функциональные омонимы могут входить в 1) двучленные ряды, включающие исходную форму и трансформант: блестящий (причастие) – блестящий (имя прилагательное), вокруг (наречие) – вокруг (предлог) и т. п.; 2) многочленные ряды: что (местоимение) – что (союз) – что (местоименно-союзный контаминант), что (частица) – что (междометие); хорошо (наречие) – хорошо (безлично-предикативное слово) – хорошо (модальное слово) – хорошо (частица) – хорошо (междометие) – хорошо в значении «оценка» (имя существительное).
Функциональные омонимы обладают двойственной природой: с одной стороны, они представляют собой результат длительного исторического развития, что привело к изменению всего комплекса дифференциальных признаков; с другой – являются элементами живой ткани языка, связанными с окружающими их иными элементами. Поэтому в них накапливаются качества, связанные с историческим путем всего лексико-грамматического класса слов, в то же время на них действуют и «синтаксические силы», обусловленные контекстом, в котором они используются.
Говоря о переходности слов из одной части речи в другую, мы в абсолютном большинстве случаев руководствуемся не сравнением четко зафиксированной лингвистами – историками языка – последовательности появления тех или иных слов в языке (за неимением такой возможности), а учитываем следующие факторы:
• последовательность появления частей речи, к которым относятся анализируемые слова;
• узуальность или окказиональность употребления изучаемых слов;
• бoльшую или мeньшую степень их употребительности.
Такой подход является, на наш взгляд, логичным и оправдывающим себя, но не бесспорным. Он не только допускает некоторый процент возможных ошибок в определении исходной и производной форм, но «не работает» при сравнении омонимов, относящихся к служебным частям речи (например, без дополнительной аргументации невозможно определить первичность или вторичность появления некоторых союзов и частиц по отношению друг к другу; ср., например: о – предлог, о – частица; о – междометие). Кроме того, он не всегда помогает выявлению тех случаев, когда омонимичное слово другой части речи возникло по аналогии, по готовой формуле.
Если функциональные омонимы образуют многочленный ряд, возникает вопрос: какова очерёдность их появления и зависимость друг от друга? Можно предположить существование двух путей:
1) функциональные омонимы появились от одного слова в разные эпохи (или одновременно) по мере создания в языке определённых условий для их образования;
2) функциональные омонимы появились путём трансформации слова одной части речи в другую, другой – в третью и т. д.
Каким путём прошло образование функциональных омонимов, был ли он длительным или мгновенным – точный ответ на эти вопросы могли дать лишь историки языка в результате анализа каждого конкретного случая появления функциональных омонимов.
Синхронный подход к изучению функциональных омонимов позволяет показать семантическую и грамматическую специфику трансформантов, образовавшихся в результате перехода слов из одной части речи в другую. Особый интерес в этом плане представляют функциональные омонимы многочленных рядов. Они практически не изучались.
Двучленные ряды функциональных омонимов могут быть выражены следующими частями речи:
имя прилагательное > имя существительное: пирожное, рабочий, лесничий, портной, мостовая, набережная, столовая, ванная, шампанское, заливное, чаевые, премиальные и др.;
причастие > имя существительное: происходящее, будущее, учащийся, командующий, заведующий, управляющий, трудящиеся, учёный и др.;
местоимение > имя существительное: ничья ;
наречие > имя существительное: посредственно, удовлетворительно и др.;
причастие > имя прилагательное: блестящий под лучами солнца пруд – блестящий доклад и под.;
имя прилагательное > местоимение: известный, целый и др.;
причастие > местоимение: данный, определённый и др.;
имя существительное > наречие: вечером, весной, рысью, шёпотом, порой и под.;
наречие (или краткое прилагательное) > безлично-предикативное слово: весело, грустно, уютно и др.;
имя существительное > безлично-предикативное слово: жаль, охота, время, лень, пора и др.;
имя существительное > предлог: в течение, в продолжение, вследствие, по причине, с целью и др.;
деепричастие > предлог: благодаря, спустя, включая, исключая и т. д.;
наречие > союз: пока, словно, ровно и др.;
местоимение > союз: когда, что, как и др.;
глагол > частица: пускай, дай и др.;
местоимение > частица: всё, оно, себе и т. д.
Многочленные ряды функциональных омонимов, по нашим наблюдениям, могут быть трёх-, четырёх-, пяти- и шестичленными. В качестве примера приводим лишь некоторые факты.
Трёхчленные ряды функциональных омонимов выражены:
наречием – союзом – частицей: едва, только, чуть , точно ;
наречием – союзом – междометием: пока ;
наречием – модальным словом – предлогом: напротив ;
наречием – модальным словом – частицей: определённо, решительно ;
наречием – частицей – междометием: прямо ;
деепричастием – союзом – частицей: хотя ( хоть );
союзом – модальным словом – междометием: однако ;
союзом – частицей – междометием: а, да и др.;
предлогом – частицей – междометием: о .
В состав четырёхчленных рядов входят:
имя существительное – наречие – модальное слово – союз: правда .
Пятичленный ряд функциональных омонимов представляют следующие части речи:
местоимение – союз – местоименно-союзный контаминант – частица – междометие: как, что и др.
В состав шестичленного ряда функциональных омонимов входит:
наречие – безлично-предикативное слово – имя существительное – частица – модальное слово – междометие: хорошо, отлично и др.
Приведенный список не имеет исчерпывающего характера и нуждается в дальнейшем уточнении.
Вопрос о законах перехода в области частей речи и контаминантов. Функциональные омонимы практически не изучены в лингвистической литературе, но некоторые наблюдения над двучленными и многочленными омонимами позволяют высказать ряд положений о факторах, способствующих диахронной трансформации и образованию омонимов или препятствующих им. Отдельные положения носят характер гипотез и нуждаются в дальнейшей коллективной проверке.
По нашим (Е. Н.Сидоренко и И.Я. Сидоренко) предварительным наблюдениям, можно выделить общие факторы, способствующие трансформации в области частей речи и контаминантов, и частные, зависящие от специфики свойств конкретного лексико-грамматического класса.
Главная причина кроется в характере мышления, его связях с объективной действительностью.
Язык в преломлении через мышление есть отражение объективной действительности мира. Поэтому разгадку многих явлений, получивших отражение в языке, следует, вероятно, искать в реальном мире.
Человеческое мышление отражает объективную действительность системно, иерархически. Это находит своё место и в лексике, и в грамматике. Язык как саморегулирующаяся (в известной степени) система ищет разные способы компенсации морфологической недостаточности определённых лексических средств; одним из них является создание функциональных омонимов путём перехода слов из одной части речи в другую. «Сокращаясь» в одних сферах, язык обычно «расширяется» в других сферах [Будагов Р.А. Человек и его язык. – М.: Изд-во МГУ, 1974. – С. 59]. Количество слов в результате диахронной трансформации увеличивается, но они имеют такой же (редко – немного изменённый) звуковой облик, как и исходные формы, и не требуют дополнительных усилий для запоминания. Поэтому в целом такой процесс можно рассматривать как стремление к экономии, ибо в конечном счёте от использования трансформанта выигрывают все участники коммуникативного акта. В противном случае для уточнения смысла пришлось бы использовать больше словесного материала. В качестве примера рассмотрим предложение: Мы шли мимо парка . Если бы не было предлога мимо, следовало бы сообщить о том, что участники речевого акт шли, встретили парк, но не вошли в него, а пошли рядом. Другими словами, для введения в текст наречия мимо понадобился бы больший контекст и большие затраты речевой энергии.
Итак, главной причиной возникновения в языке функциональных омонимов (и соответственно – главной причиной диахронной трансформации) является, по нашему мнению, необходимость компенсации недостающих в языке слов для отображения тех или иных сторон объективной действительности.
Частные причины, вызывающие трансформационный процесс, способствующие ему или запрещающие его, зависят от специфики свойств конкретной части речи, которая выступает в роли исходной, и лексико-грамматических свойств, коммуникативного содержания лексико-грамматического класса, выступающего в роли трансформанта.
В качестве рабочей гипотезы, получившей подтверждение в исследуемом материале, но требующей дальнейшего изучения, выступает следующая: трансформационные возможности части речи или контаминанта зависят от семантики (общей, разрядовой и конкретного лексического значения), грамматических характеристик, длины слова, «возраста», частоты его употребления и др.
Рассмотрим некоторые из факторов, поощряющих или запрещающих переход слова из одной части речи в другую.
Роль категориального значения в создании трансформационного потенциала части речи или контаминанта. Категориальное значение знаменательной части речи (контаминанта) может служить главным средством «разрешительного» или «запретительного» характера для перехода слов в другой лексико-грамматический класс слов.
Категориальным называется обобщённое лексико-грамматическое значение слова как представителя части речи (контаминанта). Е.С. Кубрякова, объясняя содержание понятий «часть речи», «категориальное значение» и рассматривая их с ономасиологических позиций, пишет: «Весь объём информации, доступный уму человека на определённом уровне его развития и необходимый для поддержания и продления жизни, с появлением языка отражался в конкретном языке в виде известной совокупности наименований. Для отражения мира в дискретном виде использовались дискретные классы слов, каждый из которых должен был отличаться от другого особым способом представления действительности в особых речемыслительных категориях. Такими речемыслительными категориями обусловилось возникновение частей речи» [Кубрякова Е.С. Части речи в ономасиологическом освещении. – М.: Наука, 1978. – С. 26].
В других работах вместо термина категориальное значение (обобщённое лексико-грамматическое значение) используются термины обобщённо-грамматическое значение, общая семантика слова и др. Содержание этого термина остаётся дискуссионным, недостаточно теоретически обоснованным. В современной лингвистике он использовался преимущественно в двух значениях: в узком и широком. В узком понимании термина это обобщённое лексико-грамматическое значение знаменательной части речи, определённым образом отражающее фрагмент реальной действительности или передающее различные отношения между предметами, явлениями реальной действительности. Поэтому категориальное значение можно назвать объективным в отличие от субъективных значений модальности, залога и т. п. В таком понимании категориальные значения присутствуют только у знаменательных частей речи и представлены следующим образом: предметность (у имён существительных), признак предмета (у имён прилагательных), количество и число (у числительных), процесс (у спрягаемых глаголов), состояние (у безлично-предикативных слов). Местоимения не имеют собственного, отличного от других частей речи категориального значения; они объединяют категориальные значения нескольких частей речи: имени существительного ( я, кто, что-то, это, никто и др.), прилагательного ( какой, такой, ничей, всякий и др.), числительного ( сколько, столько, несколько и др.), наречия ( где, куда, откуда, никак, так, поэтому, почему-то и др.), безлично-предикативных слов ( каково, таково).
Категориальным значением, согласно второй точке зрения, обладают не только знаменательные, но и служебные части речи. В этом случае понятие категориального значения теряет границы, становится аморфным, поэтому в нашей работе в таком значении оно не использовалось.
В лингвистике предпринимаются попытки проникнуть в глубину явления, именуемого категориальным значением, но сделано ещё недостаточно, чтобы ответить на многие вопросы. До настоящего времени не выявлена связь категориального значения с экстралингвистическими факторами, с «физикой мира», языковыми смыслами, не установлено количество категориальных значений части речи и т. п. Этими и другими причинами объясняется то, что мы можем лишь предположить важную роль категориального значения как «разрешительного» или «запретительного» фактора для перехода слов из одной части в другую, но на современном уровне наших знаний не в состоянии объяснить это явление. Например, можно отметить, что никакие части речи не могут переходить в имена числительные, глаголы, причастия, деепричастия. Имена существительные не трансформируются в прилагательные (имеет место только одностороннее движение слов из имён прилагательных в существительные) и т. д. Так как отношения эти затрагивают части речи и контаминанты целиком, а важнейшим свойством, характерным для тех и других, объединяющим все слова в составе каждого из них, является категориальное значение, можно предположить, что разрешение или запрет на переход слов в другой лексико-грамматический класс даёт именно категориальное значение. Ничем иным нельзя также объяснить тот факт, что наречия не могут переходить в имена прилагательные, числительные, глаголы. Можно сказать, что существует семантический запрет, связанный прежде всего с категориальным значением части речи или контаминанта, определяющий направление диахронной трансформации.
Но фактор категориального значения не является единственным при решении вопроса о создании трансформационного потенциала части речи (контаминанта). Учитывая только этот фактор, невозможно объяснить, почему не все слова, а только часть слов какой-либо части речи переходит в другие части речи, почему слова данной части речи могут служить исходными формами для нескольких частей одновременно. Поэтому необходимо искать и другие факторы, способствующие созданию трансформационного потенциала части речи и контаминанта. Одним из них является разрядовое значение лексико-грамматического класса слов. Особенно важен этот фактор для наречий и местоимений.
Роль разрядового значения в создании трансформационного потенциала части речи или контаминанта. В основу внутреннего (разрядового) членения частей речи и контаминантов кладут разные признаки. Существуют гомогенные классификации, в основу которых положен какой-либо один признак, и гетерогенные классификации, построенные с учётом нескольких критериев одновременно. В современной лингвистике отдаётся предпочтение многоаспектному подходу как при распределении слов по частям речи, так и при внутреннем разбиении части речи на разряды. Поэтому такие разряды у наречий можно назвать лексико-грамматическими.
М.Д. Степанова и Г. Хельбиг обращают внимание на то, что членение имён существительных на имена собственные, нарицательные, абстрактные, конкретные, вещественные, собирательные и т. д. основывалось главным образом на общей семантике; деление прилагательных на качественные, относительные, притяжательные происходило с опорой на семантику, частично учитывалось словообразование; при внутренней классификации глагола принимались во внимание разные свойства: морфологические, синтаксические, семантические и др. «Современные требования эксплицитности грамматической теории заставили языковедов подойти к вопросу внутренней классификации частей речи с теоретически чётко обоснованных позиций. Однако разнородность как самих частей речи, так и состава каждой из них создает значительные трудности, препятствующие выработке единых принципов, применяемых при классификации всех частей речи и каждой в отдельности» [Степанова М.Д., Хельбиг Г. Части речи и проблема валентности в современном немецком языке. – М.: Высш. шк., 1978. – С. 109].
Роль разрядового значения в создании трансформационного потенциала части речи рассмотрим на примере наречий. Традиционно выделяют следующие разряды: 1) наречия качества ( хорошо, быстро, удобно, весело) ; 2) наречия образа и способа действия ( пешком, по-дружески, вплавь); 3) наречия времени ( сегодня, завтра, вчера, поутру); 4) наречия пространства (места и направления) ( вверх, справа, донизу, вперед ); 5) наречия меры и степени ( очень, слишком, чересчур, крайне, весьма); 6) наречия причины ( сгоряча, сдуру, спросонья); 7) наречия цели ( специально, нарочно, наперекор).
Не все семантические разряды наречий обладают способностью переводить свои слова в другие части речи. Не имеют эмиграционного потенциала наречия причины и цели. На наш взгляд, это можно объяснить сложностью самих категорий, передающих сравнительно недавно вербализированные связи объективного мира. Видимо, поэтому и количество таких наречий невелико: каждый разряд (причины и цели) исчисляется примерно десятком единиц, а вопросительные местоимения к ним (почему, отчего, зачем) появились только в конце XIV–XV вв.
Ограниченными возможностями создания трансформационного потенциала располагают наречия времени, образа и способа действия, меры и степени. Их функциональные омонимы представлены единичными словами, поэтому говорить о роли разрядового значения в них трудно.
Небольшим трансформационным потенциалом (если принять точку зрения, согласно которой безлично-предикативные слова образовались путем перехода из наречий, а не из кратких прилагательных) обладают наречия качественной характеристики. По-видимому, это объясняется наличием в их семантике таких свойств, которые в той или иной степени присутствуют в трансформантах. Например, наречия и безлично-предикативные слова способны передавать качественные характеристики (первые процесса, вторые – безлично-предикативного признака).
Оценочность переняли от наречий качественной характеристики омонимичные частицы ( отлично, хорошо, добро, прекрасно, ладно, ясно, чисто, просто, точно, ровно, довольно), междометия ( довольно, полно, горько) , оценочность с элементами сравнения – союзы точно, ровно .
Видимо, это семантическое свойство послужило «семантическим мостиком» при переходе наречий качественной характеристики в безлично-предикативные слова, служебные части речи и междометия.
Таким образом, наречия качественной характеристики обладают небольшим эмиграционным потенциалом, «пёстрым» по принадлежности к разным частям речи, морфологическим и синтаксическим свойствам, но объединённым способностью передавать качественность, оценочность (хотя и осложнённую дополнительными значениями). Это дает возможность говорить о «семантических мостиках», позволяющих словам одной части речи или контаминанта переходить в другие. Ещё легче подобный семантический мостик ложится между наречиями пространства и соответствующими предлогами. Важно отметить, что в предлоги переходят не все локальные наречия, а только те из них, которые обладают наиболее абстрактной семантикой: около, мимо, вдоль, вокруг, возле, навстречу, впереди, позади и др. Пространственные наречия с конкретной семантикой типа домой, вверху, справа и подобные не обладают свойством переходить в другие части речи и контаминанты. (Более подробно об эмиграционном потенциале наречий см.: Сидоренко И.Я. Эмиграционный трансформационный потенциал русских наречий в синхронном освещении: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Орел, 1992).
Интересно проанализировать роль разрядового значения имён прилагательных и местоимений в создании эмиграционного потенциала частей речи, но это материал специальных исследований.
Влияние способа отображения объективной действительности на создание трансформационного потенциала части речи (контаминанта). Всю знаменательную лексику, как известно, с учетом способа отображения объективной действительности можно разделить на две части: полнознаменательную (неместоименную) и местоименную. Данный фактор важен прежде всего для местоимений. Они переходят в союзы, частицы, междометия. Такой переход сопровождается потерей остатков «знаменательности» в исходной форме и приобретением соответствующих разрядовых значений частиц. Местоимения не могут переходить в знаменательные слова в отличие от полнознаменательных слов. Таким образом, трансформационный потенциал местоимений значительно меньше, чем у номинативных слов. Подробно этот фактор в лингвистической литературе не рассматривался.
Подводя итоги наблюдениям над семантическими факторами, участвующими в создании трансформационного потенциала частей речи и контаминантов, можно сказать, что факторами, способствующими переходу слов из одной части речи (контаминанта) в другие, могут быть категориальное, разрядовое (иногда лексическое) значение слова, способ отображения объективной действительности, если они каким-либо образом способствуют созданию «семантического мостика». Так, категориальное значение имён прилагательных не запрещает любому прилагательному перейти в существительное. Но для того, чтобы такой переход состоялся, необходимо подключение других факторов, часто – не только семантических. При эмиграционной трансформации имён прилагательных в существительные важен также синтаксический фактор (эллипсис имени существительного с обобщённым значением лица и т. д.), степень употребительности слова и другие.
В партикуляции наречий категориальное значение исходной части речи характеризуется нейтралитетом; оно не запрещает переход наречий в частицы, но и не способствует ему. Решающим является разрядовое и лексическое значение наречия. На переход качественных наречий в частицы влияет не только разрядовая семантика (характеризующее, оценивающее значение), но и лексическое значение корня, позволяющее передать не просто утверждение, а утверждение с определённой эмоциональной оценкой ( отлично, прекрасно ), а также значение ограничения ( точно, ровно ), сравнения ( прямо ) и др.
Роль морфологического фактора в создании трансформационного потенциала частей речи или контаминанта. В нашем распоряжении нет материалов, в которых была бы оценена роль морфологического фактора в создании эмиграционного потенциала части речи (контаминанта). Нам также не удалось выявить какие-либо закономерности, прямо связанные с изменяемостью/неизменяемостью исходного слова и трансформанта. Можно лишь заметить, что неизменяемые знаменательные слова охотно переходят в служебные слова; с изменяемыми частями речи это происходит несколько реже. Например, наречия, деепричастия, некоторые местоимения дают большое количество предлогов, частиц, союзов. Изменяемые слова (имена прилагательные, причастия) активно пополняют знаменательные части речи: субстантивируются, адъективируются, прономинализируются и т. д.
Роль синтаксического фактора в создании трансформационного потенциала частей речи (контаминанта). Синтаксический фактор является в ряде случаев очень важным для перехода слов из одной части речи в другую. Имена прилагательные, причастия, субстантивируясь, принимают на себя синтаксическую нагрузку, свойственную именам существительным, и выступают в роли подлежащего, дополнения, обстоятельств разных типов. Наречия, трансформируясь в безлично-предикативные слова, становятся главным членом безличного предложения. Деепричастия, выполняя роль обстоятельства, легко переходят в наречия, для которых этот член предложения считается морфологизированным, типичным. Причастия, трансформируясь в имена прилагательные, выполняют функцию определения и именной части составного сказуемого. Таким образом, синтаксический фактор играет особую роль в создании трансформационного потенциала знаменательных частей речи и контаминантов.
Л.В. Бортэ пишет, что полифункциональность имён существительных (способность выполнять в предложении роль большинства членов предложения) вызывает «наименьшую среди других частей речи приспособленность к переходу» [Бортэ Л.В. Глубина взаимодействия частей речи в современном русском языке. – Кишинев: Штиинца, 1977. – С. 99]. Продолжив эту мысль, можно предположить, что части речи с ограниченным функциональным диапазоном должны обладать наибольшими возможностями переходить в другие части речи. Но на самом деле этого не происходит. Как известно, наименьшим функциональным диапазоном в системе знаменательных частей речи обладают спрягаемые глаголы (они выполняют роль сказуемого), но это обстоятельство не дает им «трансформационной силы»: они совсем не пополняются за счёт других частей речи и сами обладают ограниченной эмиграционной переходностью (несколько слов трансформируется в модальные слова, частицы, междометия). Здесь, видимо, не учитывается то обстоятельство, что глагол обладает способностью переходить только в незнаменательные слова. Роль синтаксического фактора в этих случаях определить чрезвычайно трудно. Каких-то закономерностей, связанных с синтаксической нагрузкой знаменательного слова, выступающего в роли исходного слова, по предварительным наблюдениям, выявить не удалось.
Другие факторы, влияющие на создание трансформационного потенциала части речи (контаминанта). Кроме грамматических и семантических факторов, поощряющих или запрещающих переход, можно, по нашему мнению, назвать несколько других факторов, включающих длину слова, частотность употребления в речи, длительность его существования. Правила их применения могут быть сформулированы следующим образом: чем короче слово, чаще его употребление в речи и «старше» возраст, тем больше возможностей для перехода в другие части речи и контаминанты он имеет.
Известно, что Г.К. Ципф исследовал закономерности, связанные с частотностью некоторых языковых явлений. Он установил зависимость частотности употребления слова от его длины: наиболее короткие слова чаще употребляются в речи [ Zipf G . K . The psycho — byology of language . An introduction to dunamic Philology . – Boston , 1935. – S . 27]. Мы предлагаем рассматривать длину слова, частоту его употребления и длительность существования в языке как факторы, способствующие трансформации или тормозящие ее. Например, короткие, часто употребляющиеся, древние по происхождению местоимения что и как имеют большое количество функциональных омонимов: их трансформантами являются союзы, частицы, междометия. Можно сказать, что определенную роль в создании этого феномена играют и физиологические особенности человеческого организма (известно, например, что человек легко запоминает слова, имеющие не более 9 слогов и т. д.). Рациональное зерно можно увидеть и в известном фразеологизме-шутке: лень двигает прогресс. Представляя ситуацию в самых общих словах, огрублённо, можно предположить следующий ход размышлений. Чтобы не создавать новых слов и не запоминать их звуковые оболочки, семантику, человек нашёл удобный выход: использовать уже известные слова, вкладывая в них новое содержание. Так было положено начало явлениям полисемии и омонимии, в том числе и функциональной.
Каждый из перечисленных выше факторов, способствующих трансформации или тормозящих её, важен сам по себе, но работают они всегда вместе. Было бы неправильным абсолютизировать какой-либо один из них и приписывать только ему трансформационную силу, забывая о других факторах. Многомерность явления перехода в области частей речи и контаминантов требует изучения его с разных сторон с учётом взаимосвязи и взаимодействия разных законов в области диахронной трансформации.
Функциональная омонимия и принцип экономии в языке. Человек, удовлетворяя свои потребности в языке, нуждается в увеличении лексического состава языка, по крайней мере, по двум причинам: во-первых, в связи с расширением экстралингвистической базы и вербализацией новых явлений; во-вторых, в связи с необходимостью отражать новыне понятия, освоенные человеческим мышлением. Если первое достаточно ясно и общепризнано, то последнее нуждается в дополнительных объяснениях.
Мышление – это работа центральной нервной системы, направленная на познание окружающей действительности. Оно оперирует ощущениями, восприятиями, представлениями, «одевает» в слово то, что познано, осознано, осмысленно. Язык и мышление неразрывны, хотя и не эквивалентны, в изветной степени самостоятельны.
В современном русском языке наблюдаются две противоположные тенденции: 1) стремление к обобщению, реализованное в абстрактной лексике и других формах; 2) передача языковыми средствами дифференциации мышления (детализация категорий времени, места и т. д.; вербализация осознанных в процессе познания мира категорий, реализованных ранее в языке на уровне словосочетаний и придаточных предикативных единиц; например, категории условия).
Расширение круга лексических единиц не может быть бесконечным. Человек не в состоянии запомнить чересчур большое количество новых слов: это может привести к большей затрате усилий, чем та, которую коллектив считает в данной ситуации оправданной [Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях. – М., 1960. – С. 126]. Языковое поведение регулируется «принципом наименьшего усилия», экономией затраченной энергии. «Принцип экономии в языке – одно из частных проявлений инстинкта самосохранения. Это своеобазная реакция против чрезмерной затраты физиологических усилий, против всякого рода неудобств, осложняющих работу памяти, осуществление некоторых функций головного мозга, связанных с производством и восприятием речи» [Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке. Язык и мышление. – М.: Наука, 1988. – С. 95]. Остроумно и точно эту идею еще ранее выразил Е.Д. Поливанов: «… тот коллективно-психологический фактор, который всюду при анализе механизма языковых изменений будет проглядывать как основная пружина этого механизма, действительно есть то, что, грубо говоря, можно назвать словами: «лень человеческая», или – что то же – стремление к экономии трудовой энергии» [Поливанов Е.Д. Где лежат причины языковой эволюции? // История советского языкознания: Некоторые аспекты общей теории языка. Хрестоматия / Сост. Ф.М. Березин. – М.: Высш. шк., 1988. – С. 49].
По нашим наблюдениям (с опорой на имеющиеся в этой области достижения), можно определить несколько важных аспектов проблемы экономии речевых средств:
• ёмкость оперативной памяти человека ограничивается семью слогами, критическое количество слогов – девять;
• наблюдается тенденция к устранению форм, утративших свою исконную функцию;
• имеет место тенденция к уменьшению физиологических затрат и т. д.
Стремление к экономии физиологических и психологических затрат реализуется в разных формах. Применительно к функциональным омонимам оно проявляется в следующем.
Количество слов в результате диахронной трансформации увеличивается, но так как звуковой и графический облик исходного слова и полученного в результате трансформации функционального омонима в большинстве случаев совпадает, можно сказать, что данный процесс приводит к экономии речевых средств. От использования трансформанта в конечном счете выигрывают все участники речевого акта. Используя известный говорящему звуковой комплекс, адресант речи тем самым компенсирует недостающие в языке синтетические средства отображения тех или иных сторон объективной действительности. Этот процесс включён в систему других процессов, направленных на создание «речевого комфорта» и использующих принцип своеобразного «разумного речевого эгоизма». В эту же систему, по нашему мнению, входят и явления, смежные с диахронной трансформацией, а именно: полисемия, конверсия, транспозиция и др. Все вместе они занимают особое место в эволюции языка, которая стремится удовлетворить коммуникативные потребности человека при наименьших затратах его психической и физиологической энергии и в то же время даёт ему выбор оптимальных для данного речевого акта средств выражения мысли.
Антропоцентризм в системе частей речи и контаминантов
Отдельных замечаний требует проблема антропоцентризма. История лингвистики есть фактически история изучения языка человека , и лишь во II половине Х1Х в. проявилась активная тенденция изучать человека в языке. В этой области известны работы И.А. Бодуэна де Куртенэ, Л.В. Щербы, Р.А. Будагова, Б.А. Серебренникова, Д.А. Штелинга, Ю.С. Степанова, Г.А. Золотовой, Э. Бенвениста и др. Этой проблеме посвящены специальные сборники: Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности. – М.: Наука, 1991. – 214 с.; Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. – М.: Наука, 1991. – 240 с.; Принцип антропоцентризма в современной лингвистике. – Алматы, 1997. – 84 с. и др. З.К. Ахметжанова, один из авторов последнего сборника, пишет: «… лингвистика переживает переходный период, когда на первый план выходит когнитивная лингвистика, актуальность приобретают исследования, посвящённые человеческому фактору в языке. В частности, можно говорить об антропоцентризме как основе функционирования языка, когда акт речевого общения может состояться только при условии учёта фактора человека-коммуниканта» [Ахметжанова З.К. Об антропоцентрической направленности языков // Принцип антропоцентризма в современной лингвистике. – Алматы, 1997. – С. 12].
Особую значимость принцип антропоцентризма приобретает при описании частей речи.
Изучение лексико-грамматических классов слов в свете антрополингвистики обогатит наши знания, уточнит содержание многих понятий.
Антропоцентричными являются разные части речи. Так, в наречиях ярко представлена пространственная и временная характеристика чего-либо с позиций говорящего; см., например: справа, слева, впереди, сзади, вверху, внизу, вчера, сегодня, завтра и т. д. Подобного рода явление, хотя и с учётом других оснований, прослеживается в именах существительных. Только человек разграничивает злаки и сорняки по их значимости для сельского хозяйства, хотя те и другие по существующей научной классификации могут принадлежать к одному семейству растений. Субъективное восприятие окружающего мира отражено в именах существительных близость, отдаленность и т. п., если с их помощью характеризуется расположение какого-либо предмета по отношению к говорящему или другому предмету (для природы такое деление безразлично). «Важно ещё раз подчеркнуть, что мы имеем различное осознание предметов действительности человеком: ведь сами по себе предметы не являются ни близкими, ни далекими, ни видимыми, ни невидимыми, ни известными, ни неизвестными – они осознаются такими в результате чувственной деятельности самого Человека» [Штелинг Д.А. Язык как часть человека // Рус. яз. за рубежом. – 1972. – №4. – С. 79 ].
Человек мыслящий и общественный, обживая мир, познавая его и перестраивая по-своему, нуждался в речевых средствах, адекватно и экономно отражающих этот мир. В местоимениях реальная действительность представлена наиболее оригинально. Они задают основные прагматические координаты речевого общения: адресат – адресант речи – пространство – время. Возникает такая возможность прежде всего за счёт семантической специфики местоимений: прономинального способа отображения действительности, пяти основных типов разрядового значения (вопроса, указания, отрицания, неопределённости, обобщения с выделением), высокой абстрактности значения, их синсемантики, способности конкретизировать в речи содержание высказывания и т. д. Поэтому и антропоцентризм представлен в местоимениях многопланово.
Многоцветие мира и его отношений было отражено в огромном количестве номинативных слов, выраженных именами существительными, прилагательными, числительными, глаголами, наречиями. Параллельно с ними формировался класс местоименных слов, в значительной степени способствующий экономии речевых средств. Местоимения не отягощены номинативностью – закрепленностью за звуковым комплексом постоянного содержания (одного или нескольких значений). Значение местоимений переменно и зависит от контекста и ситуации. Большая семантическая ёмкость местоимений проявляется, в частности, в том, что вопросительное местоимение какой? представляет собой вопрос о любом признаке, где? – о любом месте и т. д. Местоимения занимают ту нишу, которая была уготована им человеком, нуждающимся в таких языковых средствах, с помощью которых можно экономно указать на что-либо, сообщить о чём-либо неопределённо, отрицательно или сделать запрос о предмете, признаке и т. д.
Изучение антропоцентризма частей речи помогает по-новому осмыслить ряд лингвистических явлений, способствующих систематизации лексики, глубже понять морфологическую и синтаксическую специфику каждого лексико-грамматического класса слов.
Не менее важной для лингвистики является проблема создания прогнозирующих классификаций в системе частей речи и отдельных разрядов.
Изучая компоненты структуры какого-либо языка в синхронном плане, мы создаем синхронную лингвистическую модель отображения реальной действительности. Сопоставляя её с данными, полученными в результате изучения истории языка, мы получаем возможность судить о произошедшей в этой модели изменениях, о тенденциях в развитии языка и – в связи с этим – предвидеть черты ближайшего этапа развития языка, прогнозировать появление новых лексем с определенным категориальным значением и целых классов слов. Еще в 1932 г . А. Иванов и Л. Якубинский писали: «Современный русский язык не свод различных у с т а н о в и в ш и х с я, з а с т ы в ш и х правил о том, как нужно произносить слова, склонять, спрягать, составлять фразы и т. д., а непрерывный п р о ц е с с, непрерывное д в и ж е н и е. Мы должны научиться понимать законы этого движения для того, чтобы им руководить и быть сознательными строителями т о й и с т о р и и , к о т о р а я п р е д с т о и т русскому языку в будущем» [ Иванов А., Якубинский Л. Очерки по языку. – Л.: М., 1932. – С. 41].
Прогнозирующей силой обладает та классификация, в которой объединены сведения о развитии какого-либо явления в диахронном и синхронном плане на фоне действительно существующих в языке законов.
Синхронный срез языка с определённым уровнем мышления соответствует определённой ступени познания мира. Сравнивая данные синхронного среза языка с диахронными изменениями, учитывая факторы, способствующие трансформации, можно с определённой долей уверенности прогнозировать развитие языка в ближайшей перспективе. Покажем это на примере некоторых наречий и категориально соотносительных с ними местоимений.
В процессе работы над прономинальной лексикой мы обратили внимание на то, что категории объективной действительности, вербализованные в языке, обслуживаются системой вопросительных местоимений и их функциональных заменителей, например: категория предметности имеет соотносительные вопросительные местоимения кто, что и их функциональные заменители какой предмет, какое лицо, какое животное ; категория количества – соответственно – сколько и какое количество; причины – почему, отчего, по какой причине и т. д. Это обстоятельство дало нам возможность высказать следующую гипотезу: сформировавшиеся категории объективной действительности, получившие в грамматике своё отражение прежде всего в синтаксических категориях, должны иметь свой собственный местоименный ряд, состоящий из местоимений разных семантических разрядов и их функциональных заменителей.
В то же время исследуемый материал позволил сделать вывод о том, что развитие форм высказывания опережает развитие вопросительных местоименных средств. Отсутствие вопросительных местоимений, необходимых для нужд конкретной коммуникации, ведёт к появлению функциональных заменителей, выступающих в роли компенсаторов морфологической недостаточности местоименных вопросительных средств. Выявление круга таких местоименных эквивалентов, рассмотрение причин их появления, условий функционирования позволяет прогнозировать появление новых местоимений, прежде всего – вопросительных. Особая роль при этом отводится синтаксису.