Золотарев А.М. Происхождение экзогамии. Глава II

Брачная организация доземледельческих народов

Экзогамные правила в той или иной степени или форме присущи решительно всем известным нам охотничьим народам, стоящим на ступени «низшей охоты», если только позволительно употреблять этот термин Гроссэ[1]. Единственное исключение, известное нам, – огнеземельцы. Но они не могут быть приняты во внимание, так как являются народом, явно деградировавшим с более высокой ступени общественного развития и, по всей вероятности, утерявшим свою первоначальную социальную организацию. У австралийцев, тасманийцев, веддов, анда-

[c.19]

манцев, семангов, сери, бушменов, калифорнийцев мы встречаемся с экзогамными правилами, относящимися к той или иной социальной единице. Это позволяет рассматривать экзогамию как явление, свойственное всей стадии охотничье-собирательского быта, с условиями которого и связывается генезис экзогамных институтов.

Конечно, прежде, чем разрешать самый вопрос о происхождении экзогамии, мы должны выяснить содержание этого понятия и установить, с какими институтами оно связано. Этот вопрос, сам по себе не такой уж простой, осложняется еще тем, что в классической стране этнологических исследований Австралии экзогамия чрезвычайно крепко связана с тотемическими и брачно-классовыми институтами, в тесном сплетении с которыми она обычно выступает, вследствие чего чрезвычайно соблазнительным кажется объявить экзогамию дериватом одной из этих социальных форм и этим окончательно закрыть себе путь к ее пониманию. Большинство исследователей, работавших на австралийском материале, обычно останавливают свое внимание на своеобразной системе брачных классов и секций, характерных для Австралии, проходя мимо других, не менее, если не более, важных сторон общественной жизни.

Согласно общепринятым взглядам, австралийские племена можно разделить на четыре группы: группу без брачных классов вовсе, группу с двумя подразделениями, или фратриями, группу с четырьмя подразделениями, или брачными классами, группу с восемью подразделениями, или брачными классами.

Представителями первой служат обычно Kurnai, племя, обитавшее на юго-восточном берегу континента и распадавшееся на пять локальных экзогамных групп[2].

Ко второй группе принадлежат племена юго-востока центральной Австралии, разделенные на две экзогамные группы, или секции, как мы будем их называть в дальнейшем. В этих секциях счет наследования идет по женской линии. Обычное название секции Matteri и Kirrarawa. Мужчина Matteri женится на женщине Kirrarawa, и их ребенок принадлежит к секции Kirrarawa[3].

Классическим примером четырехклассовых племен являются Kamilaroi[4]. У них племя разделено на две секции, из которых каждая, в свою очередь, распадается на две подсекции, или брачных класса, с разными именами для мужчин и женщин.

[с.20]

Секция Dilbi содержит классы:

Murri (м) и Matha (ж),

Kubbi (м) и Kubbitha (ж).

Секция Kupathin содержит классы:

Kumbo (м) и Buta (ж),

Ippai (м) и Ippatha (ж).

Брачные правила не ограничиваются запрещением брака внутри секции. Они также предписывают брак в определенном классе противоположной секции: так, мужчина Ippai секции Kupathin может жениться только на женщине Kubbitha секции Dilbi, а их дети будут Murri (м) и Matha (ж) секции Dilbi.

Наконец, представителями четвертой группы мы можем взять северную группу племени Arunta, распадающуюся на две секции, не имеющих названия и разделенных, в свою очередь, на четыре брачных класса, названия которых, в отличие от Kamilaroi, не различают женщин от мужчин. Spencer и Gillen следующим образом изображают социальную организацию Arunta:

Стрелки показывают взаимные брачные отношения, существующие между классами. Мужчина Panunga женится только на женщине Purula, а их ребенок принадлежит к секции А[5], и т. д. Обычная схема, принятая рядом авторов (Howitt[6], Frazer[7],  Davidson[8]), сводится к тому, что исходным пунктом развития послужила неделимая коммуна (Howitt, Frazer) или локальная группа типа курнаев (Davidson), которая распалась сначала на две, затем на четыре и наконец на восемь подразделений. О мотивах подобной дифференциации мы уже говорили в главах, посвященных обзору теорий. В настоящей связи мы должны отметить только, что нет никаких оснований полагать, что экзогамия была первоначально связана с секцией или брачным классом.

В целом ряде случаев брак заключается в неправильном классе, и это не влекло за собой никакого наказания. Кроме того, Brown показал, что существование четырех- или восьми-

[с. 21]

классовой системы зависит от существующей формы брака[9]. Следовательно, не брачные классы определяют существующую систему брака, но форма брака определяет существование брачных классов. Это значит, что брачные классы не являются экзогамными единицами.

Нельзя также предположить, что таковой всегда служила секция. Двухсекционная система пользуется почти универсальным распространением: там, где ее нет сейчас, там в изобилии находятся следы ее былого существования. Она встречается у подавляющего числа племен Австралии, Сев. Америки, в большей части Меланезии, у многих племен Африки и Индии.

Твердая конституированность секций, характер их названий, связь с локальными условиями, независимость от форм брака заставляет отделить двухсекционную систему от четырех- и восьми классовой и рассматривать ее происхождение как самостоятельную проблему.

Главной трудностью при рассмотрении этой проблемы является то, что секция не играет никакой реально ощутимой роли в жизни австралийцев и других народов, будучи в то же время твердо рафинированной организацией. Экзогамным институтом ее нельзя признать по целому ряду причин. Во-первых, она отсутствует у таких собирательско-охотничьих народов, как ведды и семанги, хотя экзогамия в определенной форме у них практикуется. Далее, у некоторых калифорнийских племен, также стоящих на доземледельческой стадии, секция вообще не связана с экзогамией, и брак внутри секции разрешен[10]. Что же касается австралийцев, то у них внутри не только секций, но и брачных классов браки регулируются родством[11], так что никакой позитивной роли секции не играют и в брачной системе. Наконец, сказание Arunta указывает на такой период времени, когда экзогамия существовала, хотя двухсекционное деление общества еще отсутствовало[12]. Эта никчемная роль секций настолько ярко бросается в глаза, что большой знаток австралийской культуры А. Н. Максимов пришел к парадоксальному заключению, будто бы секции являются чисто «идеологическими», «натурфилософскими» конструкциями туземцев[13].

Кроме секций и брачных классов, у некоторых племен Нового Южного Уэльса R. H. Mathews открыл деление на «крови» и

[c. 22]

«тени»[14].По словам R. H. Mathews’а, эти деления носят экзогамный характер. Нельзя, как общее правило, жениться на своей «крови» и на своей «тени»[15]. Кроме экзогамии, это деление связано с расположением членов племени или орды на лагерных стоянках.

Однако Howitt[16] не открыл у тех же племен никаких «кровей», a J. Mathew[17] расшифровывает Gwaigullean-Gwaimadthem как названия секций; но Brown подтверждает сообщение Mathews’а, ничего не говоря, однако, о экзогамности деления на крови[18], получающаяся путаница не может быть разрешена без собирания дополнительных сведений.

Во всяком случае, сам факт экзогамичности «кровных» делений требует подтверждений, а говорить об экзогамии как их основной и первичной функции вовсе не приходится.

С легкой руки Durkheim’a часто считают экзогамию функцией тотемической группы[19]. Это, безусловно, ошибочно. Прежде всего, само понятие «тотемической группы» чрезвычайно расплывчато и не охватывает какого-либо вполне рафинированного института. В Австралии широко распространены три типа «тотемических групп»:

1) «Рассеянная» тотемическая группа, образующаяся при сочетании матрилинеальной филиации и патрилокального брака, при которой все члены данного тотема могут встретиться в любой локальной группе племени, а любая локальная группа состоит из членов самых различных тотемов[20].

2) «Локализированная тотемическая группа», образующаяся при сочетании патрилокального брака с матрилинеальной филиацией; в этом случае каждая локальная группа состоит из лиц одного тотема, за исключением лишь замужних женщин, взятых из других групп»[21].

3) И, наконец, R. A. Brown открыл у целого ряда австралийских, как «западных, так и восточных[22] племен третий тип тотемической группы», существенно сходный с системой тотемизма на островах Торресова пролива[23] или островах Банкса[24] (Меланезия).

[с. 23]

У исследованных Brown’oм племен каждая локальная группа имеет несколько тотемических центров, с которыми связаны церемонии, подобные «интихиуму». Количество тотемов каждой группы, а, следовательно, и каждого индивида, равно количеству тотемических центров. За пределы группы тотем никак не выходит, и, хотя женщины берутся из других групп, дети получают тотемы группы, к которой они принадлежат территориально. Таким образом, тотемической группы в обычном понимании тут, собственно, и нет.

Описанные три типа тотемических групп столь существенно отличаются друг от друга, что говорить о них как об единообразной «тотемической» системе просто не приходится. Следовательно, связывая такой важный институт, как экзогамия, с тотемической группой, необходимо прежде всего указать, о какой тотемической группе идет речь.

Всякому ясно, что описанные Brown’oм «тотемические группы» никакого отношения к экзогамии не имеют. Последняя связана только с локальной группой.

Прочие типы тотемических организаций также не связаны первоначально с экзогамией. Это относится и к открытой Roth’oм в Квинсленде системе «тотемических брачных классов»[25]. Всюду, где тотемизм связан с экзогамией, эта связь носит вторичный характер. Так, не только у Karriera, но и у Arunta тотемы вовсе не экзогамны. У других племен они экзогамны лишь постольку, поскольку не выходят за пределы брачных групп или локальных подразделений. Это показывает, что тотемизм и экзогамия имеют различное происхождение, что тотемизм первоначально не имел никакого отношения к брачной системе и что в тех немногочисленных случаях, где он в настоящее время регулирует брак, это является продуктом слияния гетерогенных, различной цели служивших элементов культуры. Я думаю, что тотемизм древнее экзогамии.

Мифология австралийцев является неоспоримым свидетельством в пользу этого тезиса.

Вообще мифологию первобытных народов порождает не праздное любопытство, как это полагала рационалистическая школа; она не является метафорическими грезами пассивного созерцателя, как утверждал Макс Мюллер, но служит чисто практическим целям общественной жизни. Последнее, основание, также как и реальную значимость мифологического творчества, нужно искать в самом обществе, в его внутренней конституции и противоречиях.

Миф имеет общеобразовательное и морально-назидательное значение прежде всего; последняя сторона особенно важна. Если какой-нибудь институт создан предком, то он необ-

[с. 24]

ходим и нерушим: такова логика примитива[26]. Рассказывая юноше миф о введении экзогамии, старик или вождь тем самым делает этот институт в глазах юноши священной и незыблемой основой социального строя.

Всякий раз, как мы находим миф, повествующий о древних временах, когда практиковались обычаи, отличные от современных, когда многие из современных институтов еще не существовали, – мы имеем дело, очевидно, с реликтовыми отложениями глубокой старины, сохранившимися в идейном инвентаре общества и отражающими его действительную историю. Поэтому мифология открывает широкий, хотя не гладкий, путь к реконструкции исторического прошлого примитивных народов.

Этот путь станет особенно ясен, а его изгибы покажутся не столь крутыми, если вспомнить персонифицирующее и конкретизирующее свойство примитивного мышления. Каждый культурный герой или «всеотец» (All-father) австралийцев – это конкретизация и персонификация социального тела прошедшей истории общества, а бесконечные сказания о миграциях, скитаниях, битвах и браках героев и предков отражают в индивидуализированно-метафорической форме историю общества, реальный процесс его становления.

Если мы в сказаниях австралийцев сплошь и рядом встречаемся с браками с женщинами собственного тотема, то мы с полным правом заключаем, что это традиции того времени, когда тотемизм не был связан с экзогамией, и последняя вовсе не существовала.

У Arunta существует сказание о сотворении тотемов «Knanjas», которые были созданы Нумбакуллой, мифическим героем и творцом социальной культуры туземцев, из чуринг – разломанных надвое. Одна половина представляла женское, другая – мужское начало тотемизма, из которых образовались обычные пары[27].

Суммируя сказания туземцев, можно наметить, по словам Spencer’a и Gillen’a, следующие четыре периода, достаточно ясно отделенные мифологически:

1) период, когда брак внутри тотема был нормален;

2) период, когда мужчина и женщина, принадлежавшие к группам, которые ныне экзогамны, свободно вступали в брак;

3) период, когда экзогамия была введена, но строилась иначе, чем теперь;

4) период, когда была введена современная экзогамная система[28].

[с.25]

В этом пункте взгляды туземцев ясны, как день. Это дало право Frazer’y, Spencer’y и Gillen’y и Howitt’y[29] настаивать на гетерогенности экзогамии и тотемизма. Это мнение разделяем и мы.

Таким образом, в качестве претендентов на экзогамную функцию остаются локальная группа и семья. Семье в ее моногамной форме чрезвычайно везло за последние 15 – 20 лет. Если культурно-историческая школа всячески настаивала на первобытности моногамного брака и семьи, то экзогамию она выводила из нравственных и этических побуждений[30].Но Malinowsky, а вслед за ним В. Z. Seligrnan пытались вывести экзогамию из внутренней конституции семьи, в недрах которой она возникла, чтобы перекинуться впоследствии на род, клан, брачный класс и т. д.[31]

Можно быть любого мнения об этой попытке, но она нам не кажется удавшейся. Факты говорят за то, что примат в социальной жизни принадлежит не семье, а локальной группе несколько более широкой, быть может, в некоторых случаях совпадающей с ней, иногда состоящей из нескольких семей, связанных даже родством или из нескольких поколений одной и той же семьи со всеми ответвлениями, иногда же значительно превосходящей семью по размерам, а главное, иначе построенной и на других принципах основанной. Последняя в полном смысле слова является базисом и экономической ячейкой доземледельческого общества.

Разбирая теорию Howitt’a о происхождении экзогамного деления австралийцев, мы указали, что в ее основе лежало ошибочное представление о первоначальном состоянии человечества. Яфетическая теория успешно показала, что у истоков культуры стояли не широкие племенные тела, «праплемена», двигавшиеся сплошными массами с континента на континент, а мелкие, раз-

[с.26]

розненные орды, тесно привязанные к месту своего обитания и чуждавшиеся своих соседей. Ведь не даром название «племени» у всех охотничьих народов обычно переводится как «человек»[32].Лишь с развитием культуры растут и нарождаются междугрупповые связи, постепенно приводящие к образованию племенных тел. Конечно, этот процесс существенно зависит и от географических условий: в лесистых областях, перерезанных бурными потоками или трудно проходимыми горными кряжами, сношения между группами развивались медленнее и туже, чем в степных районах, плоскогориях и равнинах, подобных австралийским. Но тем не менее, учитывая этот привходящий момент, можно сказать, что чем ниже культура, тем меньше развиты междугрупповые связи и vice verse.

Исходя из этого, мы должны принять за исходный пункт развития изолированную локальную группу, или орду, естественно, строго эндогамную. Употребляя термин «эндогамия», я вовсе не хочу сказать, что существовал запрет брака вне группы. Ничего подобного! Все, что было вне группы, было вне ее кругозора, находилось за краем мира и ничего, кроме ужаса, не вызывало. Отсюда естественным образом вытекала, как нечто само собой разумеющееся, практика внутригрупповых браков, лишь вместе с ростом междугрупповых связей уступавших место браку с членами чужой группы. Сенои с Перака до сих пор сохранили эндогамный порядок, являющийся у них уже не естественным и само собой понятным строем, но традицией, оставшейся с древних времен и принявшей несколько сакральный характер. Сенои распадаются на три подплемени, каждое из которых в свою очередь делится на кланы (несомненно, образующие локальные группы), различающиеся по способу раскраски лица…

В старое время брак между кланами был запрещен. Наказанием за нарушение служило изгнание из клана[33]. Кланы сеноев распадались на первичные, т.е. наиболее древние, и на вторичные, т.е. более молодые. Первые особенно строго блюли эндогамное правило, изгоняя из своей среды его нарушителей. В этом порядке я вижу реликтовый пережиток древнейших времен, повествующий о первоначальной форме социальной организации человечества.

Однако уже у туземцев Тасмании мы находим организацию, называемую старыми путешественниками «tribe», в действительности являющуюся ордами, или, как мы их предпочитаем

[с.27]

 называть, локальными группами[34]. Кунов говорит: «У тасманийцев не было никакой племенной организации. Они распадались на мелкие бродячие орды или стада (Rudel), редко насчитывавшие более 30 – 50 душ и сами управлявшие собой без вождей»[35].  Внутри такой группы брак был запрещен[36].

У цейлонских ведда «общество состоит из группы, содержащей от одной до пяти семей, которые сообща владеют правом охоты, собирания меда, рыбной ловли в потоках и обитания в пещерах на определенном отрезке земли. Все общество не движется обычно по территории; гораздо обычнее встретить членов одной семьи или маленькую группу из двух семей, живущих и охотящихся вместе»[37].

Экзогамна ли локальная группа веддов, Seligman прямо не говорит, упоминая только о клановой экзогамии[38], отношение которой к локальной организации неясно, а цитируемый им Nevill говорит, что «ни в коем случае человек не может жениться в той же самой семье (family), если даже их родство теряется в глубокой древности. Такой брак считается инцестом и наказывается смертью»[39]. Однако некоторые замечания Seligman’a позволяют предположить, что брак заключается обычно вне своей локальной группы. Так, он говорит, что «если вдова не выходит замуж за брата покойного мужа, то она может вернуться к своим родителям… хотя обычно она остается с группой мужа»[40].«Когда женщина выходит замуж, ее отец дарит своему зятю кусок земли, обычно холм, обитаемый колонией скальных пчел (Apis indica), или дает ему часть своей персональной собственности, как лук или одну или две стрелы»[41].  А так как земля находится во владении группы, то это замечание надо понимать как разрешение охотиться на территории или части территории группы жены. На правильность этого понимания указывает слово «personal property», употребляемое Seligman’oм по отношению к луку и стрелам, очевидно, в противовес земле, как общественной собственности. Правильность этого понимания подтверждается также тем, что «мужчина проводит большую часть своего времени с отцом жены, т.е. с народом своей жены (his wife’s people) охотясь и бродя с ними и имея совершенно свободный доступ на охотничью территорию и рыболовные места своего тестя (father-in-law)»[42]. Если сравнить эти показания с цитированным выше порядком владения землей, то станет ясным, что и у ведда, как общее правило, брак заключается вне своей локальной группы.

[с.28]

Paul Schebesta пишет о семангах Малакки: «Племя распадается на группы, или орды, в пределах которых никто не владеет постоянно землей, ибо она есть предмет владения орды и ею наследуется. Это не препятствует, конечно, тому, что эта группа кочует также внутри территории всего племени, время от времени, главным образом в период собирания плодов (Fruchternte), возвращаясь в свою область. Область обозначается через фруктовые или ядовитые деревья, составляющие собственность орды, reps. ее членов. По большей части орда носит название своей области, ручьев и гор, у которых она обитает. Отсюда происходят многочисленные названия, рассматриваемые обычно как племенные, но в действительности являющиеся названиями орды»[43].

«Группа, или орда, на которые распадается племя, может состоять из семьи в строгом смысле слова, т.е. отца, матери и детей, хотя по большей части составляется из родственных семей, в которые в первую очередь входят близкие по крови люди и их родичи. Обычно вместе с семьей находится женатый сын, а в некоторых случаях (о которых речь впереди) и замужняя дочь. Отсюда следует также, что женатые братья держатся также вместе и что к ним в некоторых случаях примыкают и более отдаленные родственники. Эта родственная группа ad hoc образует лагерь, который с утра разделяется с тем, чтобы потом вместе собраться. Эта кровнородственная орда образует единое целое, внутри которого отдельные семьи делят между собою пищу, помогая друг другу взаимно в работе»[44]. Подобная локальная группа – экзогамна[45].

Бушмены Калахари, по словам Passarge, живут ордами, из которых каждая владеет определенной охотничьей областью, рассматривающейся как собственность орды[46]. Внутри орды брак запрещен; если бушмен хочет жениться, то берет женщину из другой орды[47].

В Австралии локальная группа в полном смысле слова является основной ячейкой общества. Количество сообщений, говорящих об этом, чрезвычайно велико, и все они чрезвычайно единодушны; только следует иметь в виду, что старые английские этнографы часто употребляют термин «tribe» для обозначения того, что мы называем ордой. Для настоящего случая мы можем ограничиться несколькими сообщениями:

«Племенная территория разделена на меньшие районы, каждому из которых соответствует локальное деление племени, которое, в свою очередь, подразделяется до тех пор, пока мы не дойдем до небольшого участка, обитаемого небольшим же делением племени, которое может быть рассматриваемо как неделимая

[с.29]

семья, т.е., те, кто связаны близким родством и которые ведут свое происхождение от общего предка, вместе с их женами, взятыми из других групп»[48].

«В политическом отношении орда составляет единое целое, небольшой локальный союз, обычно содержащий от 40 до 60 персон, живущих совместной охотой на общей территории, которую они рассматривают как свою собственность, переступать границы которой запрещается другим черным. В то же время каждая такая орда находится в известном близком отношении с соседними ордами, говорящими на родственном или таком же языке и имеющими такие же обычаи и нравы»[49].

«Племя Arunta разделено на большое количество маленьких локальных групп, каждая из которых занимает и, как предполагается, владеет определенной частью страны, границы которой хорошо известны туземцам. Говоря о себе, туземцы называют не группу, но местности ее обитания»[50]. Локальные связи так ярко выражены, что особенно заметно во время исполнения сакральных церемоний, что мы постоянно наталкивались на необходимость употреблять термин «локальное родство», говорят Spencer и Gillen[51]. При благоприятных условиях такая группа состоит из нескольких братьев с их женами и детьми[52], сообща устраивающими свой лагерь, или из стариков с сыновьями, женатыми и неженатыми, с родней и детьми[53].«Структура племени настолько слаба, – говорит Wheeler, – что истинными единицами, в отношениях между которыми можно проследить начатки международного права, являются внутриплеменные, территориальные группы»[54]. В другом месте Wheeler отмечает, что роль этих групп более важна, чем групп, построенных на родственном принципе[55].«Территориальный союз, называемый локальной группой, – обобщает Malinowsky, – варьирует по занимаемой площади в зависимости от местности, состоя обычно из нескольких семей. Но эти семьи в течении повседневной жизни разбиваются обычно на меньшие группы, числом в две или три семьи или, в редких случаях, в одну. В более богатых местах, около больших рек и плодородных берегов, число семей, живущих в непрерывном контакте, оказывается большим, значительно уменьшаясь в бесплодных районах»[56].

Таким образом, локальная группа является экономической ячейкой общества среди всех австралийских племен. Только на-

 [с.30]

личие секций с их эффектной системой названий и брачных классов и неумение этнографов рассматривать вещи в экономическом аспекте слишком часто затушевывали ее роль. Но от этого она не становится, меньше. С локальной экзогамией австралийцев вопрос обстоит не так просто, как может показаться на первый взгляд. «Брак обычно заключается между членами связанных групп (tribe)», – говорит E. Curr[57].«Мужчина, у которого нет женщины-родственницы, которой можно было бы обменяться с молодым человеком другого племени, ведет несчастную жизнь», – сообщает В. Smith[58], показывая этим, что обычная форма брака – внеплеменная (т. е. внегрупповая). Однако корреспонденты того же Curr’a сообщают в целом ряде случаев, что «брак заключается как внутри группы (tribe), так и вне ее»[59].  При этом не всегда ясно все же, насколько tribe совпадает с локальной группой.

О целом ряде племен информация столь скудна, что выяснить, экзогамна ли локальная группа, не представляется возможным. По сводке Vatter’a, локальная экзогамия достоверно установлена’ у Juin[60], Kurnai[61], Wotjobabuk[62], Gournditch – Mara[63]. Narringeri[64],Arunta[65], Mardudhanera[66], Kariera[67] и племен Mellvil[68]. Кроме того, локальная экзогамия существовала у южной группы Kulin[69],у племен юго-востока Виктории[70].

Таким образом, прямые указания на локальную экзогамию относятся к сравнительно небольшому количеству племен, обитающих 1) в Виктории, 2) в северной части Центрального плоскогорья, 3) на северо-западе. Скудость этих свидетельств не вяжется не только с вышецитированным утверждением Curr’a, но и со словами Vatter’a: «В большинстве случаев локальная группа экзогамна (локальная экзогамия)»[71]. Секрет, однако, заключается в том что локальная экзогамия существует у всех племен, быть может, за единственным исключением Narrangga[72],где патрилокальный брак сочетается с патрилинеальным наследованием тотемов. Таковое, согласно Vatter’y, констатировано у следующих племен, кроме уже перечисленных: Murring, Geawegal, Anann-River, Anula, Mara, Jerkla-Mining, Mardudhunera, Ngabuma, Wulluwulam, Larakia, Worgait, Gnanji, Umbaia, Tjingilli, Bingongina, Mayoo, Walpuri, Wulmala, Warramunga, Inchalachee, Worgaia[73]. Для всех этих племен можно предполагать ло-

[31]

кальную экзогамию, их локальная группа состоит из людей одного и того же тотема плюс замужние женщины других тотемов; однако дети принадлежат к тотему и локальной группе отца и, следовательно, должны брать себе жен из других тотемов, resp. локальных групп. Тотемы же, внутри которых брак практикуется, известны только у Ngeumba, Wailuren, Narrangga, Kakadu[74]и Arunta, у которых все равно локальная группа экзогамна.

Итак, для большинства племен с сочетанием патрилокального брака и отцовской филиацией тотемов мы в праве допустить локальную экзогамию.

Иначе обстоит дело с матрилинеальными племенами района о. Эйр, в отношении которых мы имеем прямое указание Ноwitt’a: «y Dieri нет такого закона, который запрещал бы человеку жениться на женщине той же самой орды или еще меньшего локального подразделения. Единственный запрет зависит от классового отношения или степени родства»[75]. Если к этому прибавить несколько указаний Curr’a, на которые мы уже ссылались выше, то этим исчерпываются все прямые сообщения об отсутствии локальной экзогамии. Однако и этих сведений вполне достаточно для того, чтобы установить в Австралии два различных типа племен: во-первых, племена с локальной экзогамией и, во-вторых, племена без таковой. К первой группе относятся племена с отцовской филиацией, ко второй – племена с материнской филиацией. Мы только не посмеем утверждать, что материнская филиация неизбежно сопровождается отсутствием локальной экзогамии. Выяснение этого вопроса отвлекло бы нас далеко в сторону. Для наших целей достаточно установить только, что у целого ряда племен австралийцев, как и вообще у большинства доземледельческих народов, локальная группа экзогамна.

Впрочем, и у другого доземледельческого народа – андаманцев – мы не находим локальной экзогамии, развитой в полной мере.

A. Brown следующим образом описывает социальный строй андаманцев: «Когда острова были впервые оккупированы англичанами, туземцы Больших Андаман жили в маленьких обществах (community), разбросанных по острову, главным образом у берега, хотя некоторые обитали и внутри острова, в лесах. Каждое такое общество, которое мы будем называть «локальной группой», было независимо и автономно, руководя своей жизнью и регулируя свои дела.

«Каждая группа имела благоприятные сношения с соседними группами; гости могли посещать то одну, то другую; или две

[c. 32]

группы могли собраться вместе на несколько дней для танцев и праздника»[76].

«Члены каждой общины (community) владели территорией, которую они покидали только для того, чтобы посетить недалеко живущих друзей. Внутри локальной группы единственным подразделением были семьи. Семья состояла из мужчины, его жены и неженатых детей, собственных или приемных»[77]. «Владельцем территории была локальная группа, но не племя; только она имела исключительное право охоты в определенной области»[78].Обычно, численность группы не превышала 30 человек[79]. Группы не имели специальных имен и обозначались по названию места, где был расположен их главный лагерь[80]. Внутри своей территории группа являлась полукочевой. На берегу она редко оставалась больше нескольких месяцев, меняя лагерь часто вместе с наступлением нового сезона[81].

«Внутри территории каждой локальной группы существует некоторое количество лагерных мест. Во время большей части года члены локальной группы жили вместе на одном из них». Локальная группа, как было уже установлено, характеризуется как владеющая землей группа. «Мужчина может охотиться на территории своей собственной группы в любое время, но он не может охотиться на территории других групп без разрешения членов этой группы»[82].

«Кроме запрещения брака между близкими родственниками, я не мог найти каких-либо других признаков. Мужчина можетжениться на женщине из своей собственной локальной группы или из другой, из своего собственного племени или из другого. Что браки между лицами, принадлежащими к одной и той же локальной группе, случались в прежнее время, мне удалось установить достоверно, но я не смог определить пропорцию, в которой относились подобные браки к другим. Возможно, что большинство браков или большая часть их заключалась между лицами, принадлежащими к различным локальным группам».

Однако это не должно нас смущать. Не только у андаманцев, но и у целого ряда австралийских племен, даже сохранивших еще локальную экзогамию, брак регулируется в настоящее время родством и только родством. Так, A. R. Brown констатировал это для Karriera[83], затем для целого ряда племен Н. Ю. Уэлльса. «Регулирование брака, – говорит он, – у племени Muzawari производится родством, также как у всех других австралийских племен, о которых мы имеем полную информа-

[c.33]

цию»[84]. «Базис социальной организации всех австралийских племен есть определенный тип организации родства»[85]. И это совершенно верно по отношению к современному состоянию брачных правил. Родство, а не брачные классы или секции, есть истинный регулятор брака. Еще В. Smith писал: «Кроме этих общих правил, существует еще несколько степеней родства, внутри которых брак запрещен»[86]. «Классовые деления, – сообщает Cameron, – всегда строго экзогамны (Mukwara женится на Kilpara и Kilpara на Mukwara); но так как общие правила запрещают брак между близкими родственниками, то, кроме классового регулирования, существуют еще специальные законы, запрещающие кровнородственный брак»[87]. Почти слово в слово это же повторяет Foelsche[88], подобные указания есть и у Howitt’a. Таким образом, это положение признано австраловедами. Однако подобное положение вещей есть результат весьма длительного развития и не может быть признано за первоначальное. Решительно ошибается Brown, говоря: «локальная экзогамия есть просто результат регулирования брака родством, вместе с особенной конституцией локальной группы»[89].

В действительности, само представление о родстве коренится в строении локальной группы, из которой оно выросло и место которой в регулировании брака оно постепенно заняло. Этот процесс, в основном, был обусловлен развитием семьи. Что последняя в Австралии представлена в вполне рафинированной форме – не приходится доказывать после классического исследования Malinowsky[90], на которое нам не раз приходилось уже ссылаться. Семья представляет собою мелкую ячейку, которая выделяется внутри локальной группы. Семья отделяется от локальной группы, часто кочуя самостоятельно; в общем лагере супружеские пары занимают отдельные хижины; члены семьи делят между собой пищу и делают общие запасы; наконец, родственные отношения регулируют браки. Семья в известной степени эмансипирована от локальной группы. Но только в известной степени. Примат все же принадлежит последней, как владеющей всей кормовой областью. К тому же семья отнюдь не выступает в моногамной форме[91]. В общем и целом она построена поли-

[c.34]

гамически. Благодаря этому ее связи вырастают чрезмерно, захватывая в круг родственных отношений всех членов локальной группы. Но все же с семьей нельзя не считаться.

До ее возникновения или на стадии, когда она только начинала образовываться, представления о родственной связи, как таковой, не существовали вовсе. К этой стадии применим термин «local kinship» – локальное родство, обусловливавшееся теми отношениями, которые существовали между членами сообща жившей и сообща трудившейся локальной группы. Брак тогда регулировался именно групповыми отношениями, среди которых мы и должны искать генезис экзогамии, которая лишь впоследствии стала функцией семьи.

Если взглянуть ретроспективно на обрисованный процесс, то, грубо говоря, можно различить следующие стадии:

1) стадия эндогамная,

2) стадия роста внегрупповых браков,

3) стадия локальной экзогамии,

4) стадия отмирания локальной экзогамии и регулирования брака родством.

Большинство австралийских племен, которые мы перечислили выше, не вышли еще из третьей стадии, ибо их локальная группа экзогамна, но они уже приближаются к четвертой стадии, ибо регулятором брака у них является родство. Зато андаманцы представляют четвертую стадию в ее чистом виде.

Что же касается австралийских племен, у которых локальная группа не экзогамна, напр., у Dieri, то это, по всей вероятности, связано с матрилинеальной филиацией. Мы не намерены вдаваться в настоящей работе в обсуждение сложного и запутанного вопроса о генезисе этой последней[92].Но, тем не менее, должны отметить, что в отношении доземледельческих народов ошибочно было бы предполагать, что все они, прежде чем начать считать наследование по мужской линии, считали его по женской. Обычная формула «от материнского права к отцовскому» не применима к доземледельческим народам. Первобытная орда вообще не знала никакого счета наследования – ни мужского, ни женского. Только с возникновением междугрупповых браков последний определился как патрилокальный. Но все же говорить

[c. 35]

о «наследовании» не приходится, ибо ребенок просто принадлежит к той группе, среди которой он родился. Только с возникновением тотемизма становится возможным условно говорить о «наследовании». Первоначально тотем также был связан с группой, и ребенок наследовал тотем группы, resp. отца. Отсюда берет начало «счет наследования», собственно связанный с системой «рассеянных тотемов» и «секций», а и то и другое, как мы увидим, явление весьма позднего происхождения. Возможно, что не исключен другой вариант развития, при котором из той же эндогамной орды, не знавшей никакой «филиации», ни мужской ни женской, выделился другой тип общества, приведший к образованию «женского счета наследования». Вместо патрилокальных браков, там первоначальной формой был матрилокальный брак, что сопровождалось наследованием тотемов от матери. В дальнейшем, с возникновением экзогамных организаций типа класса и секции, женский счет наследования перекинулся и на них, и это, все вместе взятое, повело к уничтожению локальной экзогамии и замене ее другими формами.

Исходя из того, я предполагаю, что матрилинеально организованные племена, у которых локальная экзогамия нарушена, также прошли стадию, когда начали развиваться междугрупповые браки, но матрилокальный брак и вытекавший из него счет наследования по женской линии уничтожил локальную экзогамию, не дав ей развиться как следует[93].

Из вышеизложенного с полной определенностью вытекает, что локальная группа составляет ядро и базис социальной организации доземледельческих народов, вне зависимости от их этнической принадлежности. Отсюда также следует, что экзогамия первоначально была связана с локальной группой, в отношениях и структуре которой мы и должны искать ее генезис. Правда, этнолог должен констатировать, что возможность наблюдать экзогамию in statu nascendi утеряна. Все известные нам племена и народы служат представителями высокоразвитой экзогамной системы. Быть может, этим и объясняется та исключительная разноголосица во мнениях, которая царствует по этому вопросу. Но, тем не менее, не следует совершенно отказываться от попытки найти ее экономические корни и реконструировать процесс ее исторического развития.

[1] Гроссэ, Формы семьи и формы хозяйства.

[2] Howitt, Native tribes of S. E. Australia. L. 1904. Pp. 73, 135, 146, 387.

[3] См. W.Ridley, Report on Australian languages and traditions. JAI, 1873, p. 257 – 291; H. Cunow, Die Verwandtschaftorganisation der Australnegrefc, S. 1 – 8; Howitt, The native tribes, pp. 104 – 202; Vatter, Der Australlische Totemismus. Hamburg. 1925. S. 39 – 40; Максимов, Брачные классы австралийцев. Этнографическое Обозрение, № 2-3, 1909; Frazer, Totemism and exogamy, v. I.

[4] Spencer and Gillen, The Arunta, p. 44.

[5] Я не вдаюсь в вопрос о наследовании и филиации в связи с брачными классами. Он не имеет значения в связи с обсуждаемой темой. Кроме того, он основательно исследован А. Максимовым: Этнографическое Обозрение, 1909, № 2-3; его же, Материнское право в Австралии, ГИЗ, 1930.

[6] Howitt, Native tribes. Introduction.

[7] Frazer, Totemism and exogamy, v. I, pp. 274, 281 – 292.

[8] Davidson, The basis of social organization in Australia. AA, 1926.

[9] См. A. R. Brown, Three tribes of W. Australia. JAI, 1913. R. H. Mathews утверждает, что иногда браки заключаются в неправильном классе (АА, 1908). Максимов, ссылаясь на недоступную мне работу Fison’a и Ноwitt’a, говорит, что «у некоторых австралийских племен браки внутри класса вполне возможны» (стр. 51).

[10] О племенах Mono см. E. W. Gifford, Clans and moieties in S. California, p. 215. UCP, v. 14. A. L. Kroeber, Elements of culture in native California, p. 290, UCP, v. 13.

[11] A. R. Brown, The regulation of marriage in Ambrym. JAI, 1927.

[12] Spencer and Gillen, Some remarks of totemism. JAI, 1927

[13] Максимов, Материнское право в Австралии, стр. 53, 54, 55.

[14] R. H. Mathews, Divisions of australian tribes. Proceed. Amer. Philosoph, Soc., v. XXXVII; Максимов, Брачные классы австралийцев, стр. 4 – 5; N. W. Thomas, Kinship organization and group marriage in Australia, pp. 51, 152; его же, Native tribes of Australia. L. 1906.

[15] R. H. Mathews, Divisions of Australian tribes. Proceed. Amer. Philosoph, Soc., v. XXXVII; Максимов, Брачный классы австралийцев, стр. 4 – 5; N. W. Thomas, Kinship organization and group marriage in Australia, pp. 51, 152; его же Native Tribes of Australia. L. 1906.

[16]Howitt, Native tribes, p. 106

[17] J. Mathew, The origin of australian phrathrien and some phrathrien names. JAI, 1910.

[18] R. Brown, Notes on the social organization of some australian tribes. JAI. 1923

[19]См. Сорокин, Дюркгейм о происхождении религии. «Новые идеи в социологии», 1913; Харузин, Этнография, кн. II, стр. 118 – 130.

[20] E. Vatter, Der australische Totemismus, S. 115 – 116.

[21] E. Vatter, Der australische Totemismus, S. 113 – 115.

[22] R. A. Brown, The tribes of W. Australia. JAI, 1913; его же, Totemismus in E. Australia. JAI, 1929.

[23] Frazer, Totemism and exogamy, v. II, pp. 3 – 4.

[24] Frazer, Totemism and exogamy, v. II, pp. 72 – 73.

[25] W. Roth, Ethnological studies among N.-W. C. Queensland aborigines. 1898.

[26] «Es ist von grösten Gewicht, dass die Riten genau in derselben Ordnung vollzogen werden, wie sie die Urahness der Totemklane zuerst vollzogen». N. Söderblom, Das Werden des Gottesglaubens, S. 96.

[27] Spencer and Gillen, The Arunta, p. 370.

[28] Spencer and Gillen, Some remarks on totemism, JAI, 1898; The Arunta, p. 328 – 334 и 304.

[29] «Можно сказать, что на деле тотемизм и запрещение брачных отношений разделены резкой чертой и по настоящее время и между северными, и между южными, и между центральными племенами» (The Arunta, p. 312 или 320); «оба института – тотемизм и экзогамия – совершенно различны по своему происхождению и по своей природе, хотя у некоторых оба они случайно скрещиваются и смешиваются» (Frazer, Totemism and exogamy, v. I, p. 257 – 258); «но я не вижу оснований, вынуждающих рассматривать экзогамию как вытекающую из тотемизма» (P. W. Schmidt, Soziol. u. relig. Grupp. der Austr., ZfE, 1909, S. 333). См. также Howitt, Native tribes, p. 151; поэтому глубоко заблуждается М. Косвен (Половые отношения и брак в первобытном обществе. Москва. 1928), говоря: классово-тотемическая система «имеет целью «сузить половые отношения до рамок индивидуального брака» (стр. 71) и что «в целях сужения коллективных брачных отношений ряд племен пошел по пути использования тотемных группировок».

[30] См. P. W. Schmidt, Völker und Kulturen. I Teil, S. 147 – 149; W. Koppers, Die Anfänge des menschlichen Gemeinschaftlebens; его же, La famille dans les civilisations primaires et secondaires. Les documents de la vie intellectuelle, II, 1930.

[31] B. Malinowsky, Sex and repression in savage society. 1927. P. 223; его же, Kinship. Man, 1930.

[32] О Kurnai см. Howitt, On the migration of the Kurnai ancestors. JAI, 1885, pp. 411, 419; о папуасах – M. Krieger, Neu-Guinea, Berlin, S. 137; о меланезийцах – Parkinson, Dreizig Jahre in Südsee, S. 374. Наконец, гиляки называют себя «ниб(а)х» – человек (Шренк, Об инородцах Амурского края, т. I, стр. 101). Ботокуды называют себя «борун» – «люди» (Г. Манизер). Ботокуды (борун). Ежегодник русского антропологического общества, 1916).

[33] Skeat and Blagden, Pagan races of the Malay peninsula. London. 1906. V. II, p. 62.

[34] В. Smith, The aborigines of Victoria, v. II, p. 386. См. также Buschan, Illustrierte Völkerkunde. V. II, S. 44.

[35] Кунов, Всеобщая история хозяйства, I, стр. 24.

[36] В. Smith, The aborigines of Victoria, v. II, p. 386.

[37] Seligman, The Veddas. Cambrige. 1911. P. 62—63.

[38] Seligman, The Veddas, pp. 30, 74,

[39] Цит. по Seligman, p. 75.

[42] Seligman, p. 101. См. Р. и F. Sarasin, Ergebnisse naturwissenschaftlicher Forschungen auf Ceylon. B. III. Die Weddas auf Ceylon. Wiesbaden, 1892 – 1893, S. 435.

[43] Р. Schebesta, Gesellschaft u. Familie bei den Semang auf Malakka. Anthropos, 1928, B. XXIII, S. 235.

[45] Ук. соч., S. 249, См. также Schebesta, Bei den Urwaldzwergen von Malaya, S. 109.

[46] Passarge, Die Buschmänner der Kalahari. Berlin. 1907. S. 31 – 32.

[48] A. W. Howitt, On the organization of australian tribes. Transactions of Royal Society of Victoria. 1889. To же самое дословно в JAI, 1891.

[49] R. Semon, In australische Busch und an den Kьsten Korallenmeers. Leipzig. 1896. S. 248.

[50] Spencer and Gillen, The Arunta, p. 8.

[52] B. Spencer, Wanderings in wild Australia. I, p. 207; Howitt, Native tribes, p. 204.

[53] Howitt, Native tribes, p. 73.

[54] Tribe and intertribal relation inAustralia, p. 22, цит. по Максимову, Материнское право в Австралии, стр.12.

[56] Malinowsky, The family among australian aborigines, p. 157.

[57] Е. Curr, The australian race, v. I, p. 106.

[58] В. Smith, The aborigines of Victoria, v. I, p. 79.

[59] E. Curr, The australian race. v. I, 252, 271, 330, 338.

[60] Vatter, Der australische Totemismus, S. 26.

[69] Frazer, Totemism and exogamy, v. I, p. 437.

[73] Vatter, S. 153 и 23 – 26.

[74]Vatter, S. 153 и 23 – 26.

[75] A. W. Howitt, The Dieri etc. JAI, 1891, P. 55.

[76] A. R. Brown, The Andaman islanders. Cambrige. 1922. P. 22.

[83] A. R. Brown, Three tribes of Western Australia, JAI, 1913.

[84] Brown, Notes on the Social Organization of Australian tribes. JAI, 1923, p. 439.

[85] Brown, The Regulation of Marriage in Ambrym. JAI, 1927, p. 343

[86] B. Smith, Aborigines of Victoria, v. I, p. 87.

[87] Cameron, Notes on some tribes of N. S. Wales, JAI, 1884, p. 351.

[88] Foelsche, Port Darwin tribes. JAI, 1895, p. 194.

[89] Brown, Three tribes. JAI, 1913, p. 159.

[90] Malinowsky, The family among Australian Aborigines.

[91] Совершенно неправильно различать формы семьи по тому, насколько устойчив или неустойчив брачный союз. С точки зрения Энгельса, моногамная семья есть экономический и правовой субъект, основанный на частной собственности. «Sie war keineswegs eine Frucht der individuellen Geschlechsliebe, mit der sie absolut nichts zu schaffen hatte, da die Ehen nach wie vor Konvenienzehen blieben. Sie (моногамная семья) war die erste Familienform, die nicht auf natürliche, sondern auf ökonomische Bedingungen gegründet war, nämlich auf den Sieg des Privateigenthums über das ursprüngliche naturwüchsige Gemeineigenthum» (Der Ursprung der Familie, des Privateigenthums und des Staats. Stuttgart. 1900. Achte Auflage. S. 51). Парная семья австралийцев, покоясь на индивидуализированных стадиях охоты и собирательства, нигде не выступает как правовой субъект, т. е. как моногамная семья, характерная, по Энгельсу, для цивилизации (см. § 63).

[92] См. Максимов, Брачные классы австралийцев; его же, Материнское право в Австралии; Nieuwenhuis, Das Patriarchat und das Matriarchat in Australia, AE, 1928; Fison and Howitt, From mother-right to father right. JAI, 1882; Brown, Bilateral descent. Man, 1929; Briffault, The mother. London. 1927; Krische, Das Rätsel der Mutterrechtgesellschaft. München. 1927.

[93] Я согласился бы рассматривать матрилинеальную и патрилинеальную филиацию доземледельческих народов как параллельные варианты развития, если бы A. R. Brown не показал, что у Dieri наряду с наследуемыми по женской линии тотемами и секциями существует система патрилинеальных брачных классов. Это открытие требует пересмотра всего вопроса о «материнском праве» в Австралии (см. A. R. Brown, Bilateral descent. Man, 1924).

Отмечу только и в настоящей связи что переход форм наследования совершается на более поздней стадии – примитивного земледелия, но что он идет в обратном порядке – от патрилинеальной филиации охотников матрилинеальной филиации мотыжных земледельцев и наконец к патриархату скотоводов и плужных земледельцев. Таким образом, развитие идет спирально.